Сеньориту это не могло опечалить, ведь что она не знала, что такое грусть. Но со стороны смотрелось, будто именно её она и чувствовала.

Спустя эти несколько дней, в каюте было чисто и убрано. Даже слишком.

— Вот и всё, — тихо сказала Флейм, оглядывая результаты нашего труда.

— Да, — кивнула я, и мы немного постояли в гнетущей тишине. Стены и потолок будто давили на нас, угрожая схлопнуться. — Давай выйдем?

Девушка восприняла моё предложение как спасательный круг, и активно закивала.

Дело близилось к закату, когда мы вышли на палубу. Пустошь, простирающаяся к самому горизонту, была обильно полита апельсиновым соком закатных красок, а по небу распластались ватные ошмётки облаков. Картина выглядела по–своему завораживающе.

Мы с Флейм прошли к уже привычному месту в углу палубы, и сели на вечно лежащие здесь канаты. Несмотря на всё желание, начать говорить о чём–то не получалось, и мы просто отдыхали.

Сеньорита неустанно лазила туда–сюда по руке девушки, ластилась и тёрлась металлической головкой о кожу, пыталась заглянуть в глаза. Но Флейм продолжала упрямо игнорировать её, устремив рассеянный взгляд куда–то вдаль.

Мне было жаль маленькую змейку, и в конце концов я не выдержала:

— Может, хватит?

— Что? — всё так же рассеянно переспросила подруга.

— Почему ты игнорируешь Сеньориту? Она уже который день пытается тебя подбодрить. Почему ты ведёшь себя так, будто это в порядке вещей?

Она окинула змейку равнодушным взглядом и выдала:

— Потому что так и есть. Она ведь обычный механизм.

Я удивлённо воззрилась на подругу. Слышать подобное от неё было не просто странно — дико. Мало того, что Флейм часто привязывалась к вещам и дорожила ими, так ещё и Сеньориту она трепетно любила с самого момента создания. Однажды наш одногруппник случайно задел её сумкой, и чуть не поплатился важным конспектом за это. Так что потом все знали, что к Сеньорите лучше лишний раз не подходить.

А теперь…

— Как ты можешь говорить такое? — изумилась я.

Подруга снисходительно обратилась ко мне:

— Бри, то, что ты назвала «попытками подбодрить» — всего лишь часть её программы. У неё нет души или чувств, и это не её решение. Это те действия, которые я заложила в неё при сборке. И всё.

— Вот именно, Флейм, — сказала я, и в ответ на её взметнувшиеся брови, пустилась в объяснения. — Может, она никогда не была живой змеёй и у неё нет собственной души, но у неё есть то, что ты сама в неё вложила. Та забота и тепло, которое ты вкручивала вместе с гайками и соединяла проводами. У неё есть душа — ровно столько, сколько ты ей дала. Пусть частичка, пусть совсем небольшая. Но она у неё есть. В конце концов, она — твоё первое механическое животное.