Светлый фон

Что касается меня, то я планирую начать писать, чтобы показать нашим братьям и сестрам, что перо куда сильнее автомата. На оставшиеся мне годы у меня есть лишь одно устремление, устремление Руми, написанное в его эпитафии: «Когда я умру, ищите мою могилу не на земле, но в сердцах людей».

Что касается меня, то я планирую начать писать, чтобы показать нашим братьям и сестрам, что перо куда сильнее автомата. На оставшиеся мне годы у меня есть лишь одно устремление, устремление Руми, написанное в его эпитафии: «Когда я умру, ищите мою могилу не на земле, но в сердцах людей».

Живите счастливо, мой дядя, и благодарю Вас за Вашу доброту.

Живите счастливо, мой дядя, и благодарю Вас за Вашу доброту.
Исмаил
Исмаил

Он сложил письмо пополам, написал адрес Махмуда, подошел к двери и два раза постучал. Лонгфелло не заставил себя долго ждать.

– Могадишо, да? – проворчал тюремщик, приняв письмо и прочитав неразборчивый почерк Исмаила. – Представляешь, сколько марки будут стоить? Тебе повезло, что у тебя такой щедрый адвокат. Позволь спросить, о чем оно?

– Это моему дяде, – пояснил Исмаил, не видя причин таиться. – Мой отец основал школу, которая закрылась, когда он умер. Я прошу дядю снова ее открыть.

Лонгфелло недоверчиво уставился на него.

– Странный ты человек, Исмаил, или Афиарех, или как там, черт возьми, тебя зовут. – Он подмигнул. – Но я буду скучать по тебе.

Исмаил улыбнулся тюремщику, и дверь захлопнулась. Затем он вышел на середину камеры, повернулся на восток в сторону Мекки, закрыл глаза и начал молиться.

Пол

Пол

Занзибар, Танзания

Занзибар, Танзания

13 ноября 2012 года

13 ноября 2012 года

Место это называлось Бризы, и такое название подходило ему как нельзя лучше. Пассаты дули с Индийского океана, как и тысячелетия назад, шелестя листьями в пальмовых рощах вдоль берега, тревожа поверхность воды внутри барьерного рифа и невидимой рукой лепя из песка фигуры вдоль линии воды. Воздух на острове был наполнен ароматами специй и цветов. Никогда еще Пол не видел такого разноцветия бугенвиллей, такого разнообразия тропических деревьев, растущих в саду, девственном, как сам Эдем. Занзибар повлиял на него удивительным образом. У него возникло непреодолимое желание писать стихи, хотя он никогда не блистал поэтическим даром.

Он до сих пор не мог поверить, что находится здесь, в этот день, с этими людьми, с Ванессой, Квентином и Ариадной, чтобы увековечить память Дэниела и попрощаться в последний раз. Он не мог поверить, что прошедший год изменил его так сильно. После того как он несколько десятилетий прятался от всех – от всех, кроме Меган, – ему встретились люди, которые по-настоящему понимали его и которые не требовали от него больше, чем он мог дать. Он не мог поверить в то, как Ванесса стала смотреть на него после окончания суда, как она держала его за руку, как смеялась над его шутками, как ее музыка уносила его, не мог поверить в ту страсть, которой она его одарила, когда наконец пустила его в свою постель. Она не совсем принадлежала ему. И никогда не будет принадлежать ему полностью. Но почему-то наслаждаться ею, быть может, даже любить ее не казалось чем-то неправильным. Возможно ли это? Неужели он действительно полюбил ее?