– Вы не отвечаете мне. Возможно, вам трудно ответить на то, что я сказал, или вы думаете, что я позволяю себе лишнее.
– Ты очень жесток! – пробормотала она.
– Не слишком ли ты торопишься назвать меня жестоким? Если бы я хотел быть жесток, я бы сказал, что не люблю тебя больше, что теперь я презираю тебя. Уверяю – тебя куда сильнее ранило бы известие о том, что я стряхнул с себя эти цепи. Но это было бы неправдой, Ева. Я люблю тебя, как любил всегда и как всегда буду любить. Мне не на что надеяться, я ни о чем не прошу, в этой пьесе моя роль уже отыграна – мне было суждено лишь отдавать, но не получать. Я презираю себя за это – но так уж получилось.
Ева положила руку ему на плечо.
– Пощади меня, Эрнест!
– Осталось недолго, потерпи. Еще я должен сказать вот что: я верю, что все отданное было отдано не напрасно. Я верю, что любовь земная умирает вместе с бренным телом – но моя любовь к тебе была чем-то б
– Почему ты в это веришь, Эрнест? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
– Почему верю? Не могу сказать, возможно, это всего лишь фантазии разума, смущенного горем. В беде мы тянемся к свету – словно трава в темноте. Сломанный цветок пахнет слаще – так и человеческая природа всего сильнее стремится к жизни, когда Бог налагает на нас свою тяжкую длань. Печаль направляет наш взор к небесам. Нет, Ева, я не знаю, почему я в это верю – ведь ты лишила меня и веры тоже, – но все-таки я верю, и меня это утешает. Кстати, как ты узнала, что я здесь?
– Я наткнулась на вас с Дороти утром, в Садах.
Эрнест поднял голову.
– А я почувствовал, что это была ты. Я спросил Дороти, кто прошел мимо, но она сказала, что не знает.
– Она знала, но я подала ей знак, чтобы она молчала.
– А!
– Эрнест, пообещай мне кое-что! – с внезапной страстью произнесла Ева.
– Что именно?
– Ничего. Я передумала. Ничего, забудь.
Она собиралась взять с него обещание, что он не женится на Дороти, однако светлая сторона ее натуры восстала против этого.
Затем они немного поговорили о жизни Эрнеста в Африке – и разговор увял сам собой.
– Что ж, – сказал Эрнест после затянувшейся паузы, – прощай, Ева.