В эту самую минуту Барклай, заметив бегство Коркорана, перестал уже обращать какое-либо внимание на мараттов, обратившихся в бегство при первом же натиске, и, признавая, что самое важное овладеть предводителем, приказал предложить Коркорану сдаться.

Два батальона пехоты, эскадрон кавалерии и три пушки окружили со всех сторон утес, на котором Коркоран нашел себе убежище.

На предложение сдаться, магараджа отвечал:

— Никогда!

В ответ на это Барклай скомандовал:

— Стрелять!

Но магараджа, Сита и Рама были уже под прикрытием громадных камней. Единственный небольшой промежуток между этими камнями был заслонен неуязвимой кожей Скиндии, заботившегося только о том, чтобы спрятать от врагов свои уши.

Два залпа не дали ни малейшего благоприятного результата.

Придя в полную ярость, Барклай крикнул:

— Взять приступом! Взять их живыми, а если нельзя — убить!

— Генерал! — отвечал насмешливо Коркоран. — Я не буду убит, а тем менее взят в плен.

И действительно, осаждающие могли взобраться только по одной, весьма удобной тропинке, но она была чрезвычайно узка, что давало громадное преимущество осажденным.

Первый появившийся на платформе был унтер-офицер из Валлиса. Взобравшись, он слишком поспешно выстрелил в упор в магараджу, с быстротою молнии отстранившего дуло ружья, так что пуля попала в воздух, но в ту же минуту Коркоран выстрелом из револьвера размозжил череп валлийца. Второго взобравшегося постигла такая же участь. Третий, прокравшийся незамеченным, своевременно был убит одним ударом лапы Луизон. Со своей стороны Гарамагриф совершал чудеса и уничтожил многих одним ударом своих страшных зубов. Не зевал и Скиндиа: трое пробравшихся незаметно солдат намеревались сзади нанести удар Коркорану, но Скиндиа всех трех так быстро и ловко придавил к утесу, что обратил их чуть не в блины.

Наконец Барклай сказал:

— Впрочем, с какой стати жертвовать столькими храбрыми солдатами из-за какого-то упрямца. Глаз с него не спускайте: у него нет продовольствия и, в конце концов, он вынужден будет сдаться!

И действительно, если Гарамагриф и Луизон немножко воспользовались убитыми английскими солдатами, зато бедный Скиндиа, привыкший ежедневно съедать сто двадцать фунтов трав и кореньев, чувствовал сильный голод, не ев ничего около тридцати часов. В свою очередь Коркоран, Сита и даже маленький Рама целый день ничего не ели. Положение было весьма и весьма печальное.

Эти терзания тянулись до самой ночи. Коркоран из себя выходил от досады и терял голову. Сдаться ему казалось позорным, постыдным; на это у него не хватало сил. Дать себя убить, бросившись один на всех англичан, он мог бы. Но что тогда будет с Ситой и Рамой?