Фёдор Иванович зачерпнул пригоршню воды из-за борта и умыл разгорячённое исцарапанное лицо.

— Я же говорил, — довольно произнёс он. — Жить хочешь — не мешкай!

Глава VII

Глава VII

Алеуты гребли молча.

Остров Ситка оставался справа: байдарки не уходили от него далеко, но и не слишком приближались, чтобы их нельзя было достать выстрелом из ружья. Фёдор Иванович глянул на солнце — его спасители держали курс к северу, только непонятно было, в какую сторону от крепости бежали колюжи, на север или на юг острова. И значит, непонятно, приближается граф к месту стоянки «Невы» с воинством Баранова, или его увозят всё дальше…

— Куда идём? — обернувшись к гребцу, спросил Фёдор Иванович.

Алеут промолчал, глядя глазками-щёлочками куда-то мимо.

— Куда идём, братцы?! — крикнул граф мужчинам на других лодках, но ни один не ответил. — Ну и чёрт с вами.

Фёдор Иванович приподнял ладонью образки, по-прежнему висевшие на груди. Судя по царапинам, удар Стунуку пришёлся в Спиридона, — и кинжал соскользнул на портрет Пашеньки, который остановил остриё. Выходит, спасла его красавица-цыганка. Сохранила жизнь, с которой Фёдор Иванович уже попрощался. Жажду жизни вернула, заставила жить! Сама не смогла, а его заставила…

— Эхе-хе, — вздохнул граф.

Ну хорошо, думал он, кинжал был деревянный — видать, по ритуалу жертве полагалось не быстро умереть, а помучиться перед смертью, от боли обезуметь и кровью истечь. Но почему испугались индейцы? Почему дали уйти? Почему алеуты на колени падали?

— Что такое итхаква? — снова спросил Фёдор Иванович и опять не получил ответа: гребец у него за спиной только вжимал голову в плечи.

Подъём, который испытал граф после шаманского удара кинжалом, сошёл на нет. Нахлынувшие силы потрачены были на короткую схватку и стремительный бег. Вернулась тяжесть в контуженном затылке, и голову наполнял звон, и усталость разливалась по телу, и осенний холод напоминал о себе. Из груды вещей, сложенных в байдарке, Толстой потянул медвежью шкуру, накрылся ею и задремал под мерный плеск вёсел…

…а очнулся, когда байдарка ткнулась в пологий берег. Фёдор Иванович в шкуре, наброшенной на плечи, вышел на песок и размял затёкшие ноги. Алеуты уселись в стороне, вытащили из дорожных мешков вяленую рыбу и принялись за еду. Один из них, седовласый, с поклоном поднёс рыбину графу — и тут же поспешил отойти.

Фёдор Иванович сел в нескольких шагах, постарался улыбнуться как можно более дружелюбно и спросил:

— Что же, братцы, кто-нибудь по-русски понимает?

— Я мало-мало понимаю, — с неохотой отозвался старший, и граф заулыбался по-настоящему.