— Господи, хорошо-то как! И никуда больше ехать не надо… Ты откуда русский знаешь?

Медленная речь вождя навевала уютную полудрёму: время перестало существовать. Выпивая и закусывая вяленым хвостом нерки, граф узнал, что племя торгует с русскими лет десять или больше, с тех пор ещё, когда Баранова не было. Охотники бьют кита, моржа и нерпу; бьют морского котика и морского бобра — калана, шкуру которого больше всего ценят купцы; бьют птицу и ловят рыбу…

— Однако, ты русский, — заметил тойон, когда Фёдор Иванович прикончил очередную порцию водки и потянулся к бутыли, чтобы налить ещё: старый алеут продолжал тянуть первую плошку. — Нам пить нельзя. Мы сразу дураки. Ты не дурак. Ты пьёшь, как русский. Люди думали раньше, ты Итхаква.

Граф небрежно дёрнул плечом.

— А я думал, итхаквой у вас татуировки называют.

— Итхаква бог, — строго сказал старик, и Фёдор Иванович приосанился, слушая дальше.

Выходило, что награда короля Тапега спасла ему жизнь. Колюжи затрепетали при виде чудесных рисунков, и алеуты перепугались, приняв графа за Бога Белого Забвения по прозванию Бегущий Ветер. Они поначалу решили, что перед ними суровый демон Итхаква, который может управлять снежными бурями; грозный дух, поедающий людей.

— Я не бог и не демон, — признался Фёдор Иванович, но водка гуляла в крови, и он добавил: — Я вождь. Великий Белый вождь.

Алеутский тойон спорить не стал. Полторы сотни семей в четырёх больших землянках спокойно приняли весть о том, что сын Итхаквы от белой женщины теперь живёт среди них и со временем станет новым вождём; что старый вождь отвёл ему место в жилище среди родственников и отдал в жёны внучку свою, луноликую красавицу Унук…

…и граф с головой окунулся в новую игру. Судьба его продолжала складываться по любимым книгам, словно в театре. Только до сей поры Фёдор Иванович играл роль д’Артаньяна, выписанного Куртилем де Сандра сто лет назад: ловил судьбу свою за хвост, не страшился путешествий в поисках славы и чуть что — лез в драку. Теперь же он с увлечением примерял на себя роль Робинзона Крузо, героя Даниэля Дефо, жившего на острове в дикой природе едва ли не как первобытный человек. Правда, алеутский остров был вполне обитаемым, а Пятница оказалась весьма милой услужливой девушкой, и к тому же немного знала русский язык. Граф с удовольствием вкушал радости нежданного супружества, не забывая притом поддерживать реноме воина и вождя, и самому себе казался теперь заслуженным, а не прозванным Американцем.

Фёдор Иванович ходил на охоту. Вместе с другими мужчинами племени он бил копьём сивучей и моржей на недальних лежбищах, бил дротиками нерпу и тюленя под берегом, а особенно ловко удавалось ему гарпунить каланов: двухпудовые морские бобры считались у алеутов непростой добычей, но за их роскошные шкуры по весне можно было выручить у купцов хорошие деньги. В какой-то момент граф поймал себя на том, что понимает Катлиана, который не устоял перед соблазном продать несколько тысяч таких шкур второй раз и ради того разорил Михайловский форт.