Вперед, на самый что ни на есть Юг. Всего два с половиной года прошло с тех пор, как Скотт, Уилсон и Боуэрс замерзли насмерть при возвращении с полюса. Каждую фазу трагедии, когда Амундсен опередил их, капитан Скотт фиксировал в своем дневнике. По ночам брат читал мне дневники Скотта вслух, и мы пытались представить себе, как все это происходило под вой долгой, десятидневной пурги.

Антарктика, Антарктика.

Я уже просидел скорчившись ночь и полдня, и во рту у меня не было ничего, кроме шоколада.

Эмир, Гвендолин, Дэфидд и Реджин

Эмир, Гвендолин, Дэфидд и Реджин

Я помню, какое выражение лица было у моей матери Гвендолин, когда она прочитала записку, присланную моим братом и шурином из Мертир-Тидвила: «Мама, нас и в самом деле направили в авиатехники. Это — фантастика. Мы вернемся, когда техническое решение установки пулемета за пропеллером будет найдено».

Мама до той поры не знала в точности, что такое самолет.

Для меня проблема установки пулемета за пропеллером означала, что я должен пойти работать, чтобы помочь семье. Через неделю после объявления всеобщей мобилизации я начал работать на верфи, где мой отец уже сорок лет строил корабли. Он мастер по внутренней отделке; благодаря мастерству, с которым мой отец Эмир Блэкборо делает свою работу, он нарасхват в гаванях Уска и Северна, можно даже сказать, что он очень знаменит. Мой вонючий шкаф он за день мог бы превратить в отличную комнату. Правда, она так и осталась бы неуютной и темной, но я уверен, в ней пахло бы так же, как пахнет после летнего дождя во фруктовом саду нашего старого конторщика Симмса.

На ньюпортских доках «Александра Доке» я выполнял разного рода неквалифицированную работу: был на посылках, делал несложный ремонт и малярничал. После окончания смены я подсаживался к морякам, которые, покуривая трубки, сидели у воды и рассказывали о портах, где им довелось побывать. Матросы не обращали на меня никакого внимания. Сидя там на бухтах канатов, с которыми возился с самого утра, я замечал, как постепенно все глубже ухожу в себя. Я уставал, как Чекер, собака, переплывшая Ла-Манш.

Мои глаза слипались, и уши, как мне казалось, тоже. Вполуха я слышал, как они говорили о домах, которые хотели посетить в Нью-Йорке: их американские друзья обещали быть у пирса в Хобокене, когда старая калоша пришвартуется на Манхэттене, чтобы вместе с рундучками доставить их прямо к Таймс-сквер, где эти важные друзья якобы жили. На «пруд с лягушками» матросам было в высшей степени наплевать. Их ни в малейшей степени не интересовало, что для того, чтобы из Ньюпорта попасть в Нью-Йорк, нужно пересечь Атлантику. Тысячи километров бурного океана, который и так сам по себе опасен (к тому же теперь в нем шныряют подводные лодки германского кайзера), не удостоились даже упоминания.