Возле двери, за которой ждал меня посланец кардинала, я немного подождал, чтобы успокоиться. Волноваться не стоит. Это еще не Орсини, силы следует поберечь…

В келье ярко горели свечи. Первое, что я заметил, – богатый алый плащ, небрежно брошенный на ложе. Значит, это не клирик.

У окна стоял высокий седой старик в расшитом серебром камзоле. Услыхав, что дверь открылась, он медленно обернулся. На меня смотрело морщинистое, дочерна загорелое лицо. Под седыми бровями блестели молодые живые глаза.

– Вы хотели видеть меня, мессир?

Он отшатнулся, рука дернулась, словно посланец грозного кардинала увидел призрак. Резкий тяжелый вздох:

– Нет! Я хотел видеть не вас…

Оставалось удивиться.

– Я – брат Гильом из Сен-Дени. Вы хотели…

– Да на кой черт мне какой-то там брат Гильом! – голос, привыкший командовать сотнями латников, загремел, заполнил всю келью. – Андре! Андре де Ту! Это что – ты?

Я почувствовал, что ноги подкашиваются. Не помня себя, опустился на табурет. Горло перехватило.

– Нет… Это не я, Лодовико. Это уже не я…

– Ах ты дьяволеныш! – Лодовико Карачиолли одним прыжком оказался рядом. Я почувствовал, как меня хватают, трясут, угощают тумаками. О, мои бедные кости! В конце концов я двинул его в грудь, и Лодовико рухнул на ложе.

– Ха! – загорелое лицо усмехнулось. – Теперь узнаю! Ну чего, малявка, не ожидал?

«Малявкой» я был в свой первый год в Палестине. Мне только что исполнилось семнадцать, а Карачиолли – Грозе Сарацинов – целых двадцать пять.

– Не ожидал! – честно признался я. – Думал, какой-то смиренный брат…

– Еще чего!

Лодовико пружинисто вскочил, загорелая морщинистая рука обхватила мою шею:

– А я ехал, ехал и все думал, какой ты сейчас… Господи, Андре, двадцать лет!.. Нет, больше!

– Больше, – вздохнул я. – Больше, дружище.

Мы долго сидели, болтая о какой-то ерунде, затем оба сообразили, что плачем, и принялись укорять друг друга в старческом слабоумии. Наконец Лодовико извлек на свет Божий внушительного вида кувшин, уверяя, что это самое лучшее вино, которое он смог найти в Тулузе. Времени на это у него было мало, но Карачиолли всегда отличался замечательным нюхом на все грешное.