Появился лакей.

– Принесите прохладительного! – распорядился герцог. – И попросите дам выбрать себе что-нибудь из показанных товаров, да пусть торговец останется при дамах, пока я сам не приду с ним расплатиться.

Лакей принес на подносе прохладительные напитки и вслед за тем ретировался.

– Ваше здоровье! – сказал герцог, налив себе в бокал лимонаду и выпив его залпом. – Теперь я сделаю то, что вы сами сделали в начале нашей беседы, дорогой Олоне. Я не стану докучать вам досужей болтовней и никчемными подробностями, а открою сразу то, что вам важно знать.

Флибустьер почтительно поклонился.

Герцог снова наполнил свой бокал и, опять же осушив его, продолжал:

– Один человек, – глухо и едва слышно проговорил он, – посмел в свое время, когда госпожа де Ла Торре была еще совсем юной, обратить на нее свой взор. Человек тот принадлежал к аристократической фамилии, но при всем том, однако, был он распутен до крайности и погряз в долгах, за что снискал себе весьма дурную репутацию. Ухаживания его не поощрялись, но особенно не нравились они брату девушки. И вот однажды он объяснился с принцем, поскольку тот дворянин носил титул принца… потом они снова встретились, но уже при весьма таинственных обстоятельствах, так и оставшихся невыясненными, после чего оба точно в воду канули. И все сочли их мертвыми.

Тишина окутала эту темную историю. Мадемуазель Санцию де Манфреди-Лабом – так звали девушку, которая потом стала моею женой, – призвали ко двору, к королеве-матери, чьей крестницей она была. Безупречное поведение девушки, оказавшейся белой вороной при дворе, никак не соответствовало царившим там фривольным и даже распущенным нравам, что выгодно отличало ее от остального окружения королевы, и потому многие добивались руки новоявленной фрейлины. Я полюбил ее самозабвенно, она тоже удостоила меня своим вниманием, выделив среди моих соперников и приняв мои ухаживания; она же представила меня королеве-матери, у которой я попросил ее руки. Но, перед тем как выйти за меня, мадемуазель де Манфреди-Лабом испросила дозволения переговорить со мной в присутствии своей августейшей крестной и придворного медика, доктора Гено, поскольку от этого, сказала она, зависит наш союз. И вот эта юная девушка, такая чистая, такая непорочная, заливаясь краской, открылась мне, поведав, какая горькая участь постигла ее, невинную, несколько лет назад. И это чистосердечное, благородное признание только укрепило мою любовь к ней. Я взял ее в жены и с тех пор, Бог свидетель, каждый день не устаю благословлять наш союз, сделавший меня самым счастливым человеком на свете. Как я уже говорил, граф де Манфреди-Лабом, брат герцогини, и принц, чье имя я не стану называть, бесследно исчезли, и все посчитали их мертвыми. Однако ж по крайней мере один из них остался жив – это принц. И вы встречали его на Санто-Доминго, он выдавал себя за Берегового брата и скрывался под прозвищем Онцилла.