– Что? – вскричал Питриан. – Да что такое вы говорите? И с чего вы это взяли?

– О, успокойтесь, сеньор! В ваших манерах, в вашей речи трудно признать испанца. Наоборот, ваша наружность, да и весь ваш облик говорят, что вы настоящий кастильянец.

– Ну что ж, раз так, интересно знать, откуда у вас это ни на чем не основанное предположение?

– Откуда, сеньор? Просто вы были добры ко мне. Не обдали меня ни презрением, ни оскорблением. А напротив, сжалились над моим бедственным положением. Я видел, как у вас на глазах выступили слезы, когда вы предложили мне разделить с вами трапезу. Тогда-то я и подумал: «Нет, этот человек не испанец! Испанец стал бы меня унижать, оскорблять и, уж конечно, отказал бы мне в куске хлеба, в котором не отказывают даже собаке».

– Да вы малый не промах, – заметил Питриан, – разбираетесь в людях!.. Ну что ж, давайте рассказывайте свою историю, и тогда поглядим, ошиблись вы насчет моей национальности или нет.

– Дай бог, чтоб не ошибся. Во всяком случае, чем бы это для меня ни обернулось, я, как вы того желаете, расскажу вам все как есть, без утайки. Рассказ мой будет короткий, чтобы не злоупотреблять вашим вниманием.

– Ладно-ладно, валяйте! Я же сказал, времени у нас достаточно. Не свались вы нежданно-негаданно на мою голову, я улегся бы спать. А теперь предпочел бы послушать вас, да под добрую сигару.

– Прежде всего должен сказать вам, кабальеро, я не испанец, а француз, родом из Парижа, из Сент-Антуанского предместья. То есть чистокровный француз.

– Надо же, какая встреча! – воскликнул Питриан. – Неужто вы и правда француз?

– Да, сеньор, и еще раз это повторяю. Зовут меня Пьер Давид – для пущей ясности.

– Валяйте дальше.

– Отец мой, честный мебельщик, старался приобщить меня к своему ремеслу, да без толку: я думал только о том, чтобы поиграть да пошалить на улицах и под мостами. И вот однажды, в ту пору мне было лет восемнадцать-девятнадцать, повстречался я с какими-то типами – они увели меня с собой и так опоили, что когда я очнулся, то, к ужасу своему, узнал, что оказался завербованным Вест-Индской компанией, и вместе с сотней таких же горемык угодил в один из тех жутких тиглей, где агенты Компании держат вперемешку свои жертвы. Признаться, я смирился с бедой. По натуре я человек беспечный и всегда грезил о дальних странствиях. Через четыре дня после того, как меня похитили, я вместе с другими такими же бедолагами отправился в Дьеп – там нас загнали на судно, и на другой день мы отплыли к островам. Плавание продолжалось три месяца, и для меня это было самое счастливое время. Мне повезло: я стал любимчиком экипажа и работал вместе с матросами – они обучали меня своему ремеслу. Так что по приходе в Пор-де-Пэ я мог бы запросто управиться с работой на любом судне. Там, на островах, меня продали на три года одному из самых знаменитых Береговых братьев с Тортуги.