– Конечно. Закончим войну и отправим их всех назад за море.

– Полковник, похоже, вы воюете не на той стороне, – заметил Сол, и Шон усмехнулся.

– Серьезно, Сол…

Он не договорил. Из темноты неслышно выбежал Мбежане; Шон остановил лошадь и почувствовал, как от возбуждения у него закололо кожу.

– Мбежане?

– Мабуну!

– Где? Сколько?

Он выслушал сбивчивое объяснение Мбежане и повернулся к старшине Экклзу, который тяжело дышал ему на шею.

– Ваши птички, Экклз. Примерно сотня, в миле перед нами и движутся нам навстречу.

В голосе Шона звучало то же возбуждение, от которого усы на бесстрастном лице Экклза задергались, как большая гусеница.

– Развернуться цепью. В темноте они наткнутся прямо на нас.

– Спешиться, сэр?

– Нет, – ответил Шон. – Мы нападем на них, едва они покажутся. Но, ради Бога, тише!

Шон сидел верхом, рядом с ним Сол, а две шеренги всадников неслышно расходились от них в стороны. Разговоров не было, только изредка – звяканье узды, удар копыта о камень, шорох снимаемых тяжелых шинелей и мягкое щелканье открываемых и закрываемых затворов.

– Друзья, мы снова идем на прорыв, – прошептал Сол, но Шон не ответил – он сражался со своими страхами.

Даже в холоде рассвета его руки вспотели. Он вытер их о штаны и достал из чехла ружье.

– Как насчет «максимов»? – спросил Сол.

– Некогда устанавливать. – Шон понял, что хрипит, и откашлялся. – Да зачем? Нас шестеро на одного.

Он посмотрел на молчаливую шеренгу своих людей. Темная линия на траве, которая на рассвете светлеет. Он видел, что все всадники наклонились вперед, держа ружья на коленях. Напряжение в полутьме было почти осязаемым и передалось даже лошадям; они не стояли спокойно под всадниками, переступали с ноги на ногу, нетерпеливо кивали головами.

Боже, только бы не заржали!