Такой бешеной злости Клодия никогда раньше еще не испытывала. Она накалила все ее чувства, обострила слух до такой степени, что могла визуализировать каждый шаг жертвы; каждое движение Клодии приобрело такую быстроту и точность, что каждый раз, когда ее удар достигал цели и мохнатый грызун взвизгивал от боли, злость охватывала ее с новой силой.

Она загнала крысу в угол напротив двери, наступила на нее и почувствовала, как маленькие кости ломаются под каблуком. Однако она все давила и давила, всхлипывая от усилий, пока не почувствовала, как тело крысы под ее ногой обмякло и стало неподвижным.

Когда же она наконец вернулась в свой угол и уселась там, дрожь все еще не отпускала ее, зато ужас и страх отступили.

«Я еще никого не убивала до этого», — подумала она, удивляясь себе и этой таинственной стороне своей натуры, о существовании которой она даже не подозревала.

Она ждала, когда же ею овладеют чувство вины и отвращения. Но вместо этого она чувствовала себя такой сильной, будто прошла тяжкое испытание, научившее ее справляться со всеми трудностями, какие бы ни встретились на пути.

— Я не собираюсь сдаваться, больше никогда! — прошептала она. — Если понадобится, буду бороться и убивать. Но я выживу.

* * *

* * *

Утром, когда охранница пришла за оставленным накануне котелком, Клодия встретила ее решительно, встав перед ней так, что ее лицо оказалось всего в каком-то дюйме от лица негритянки.

— Унесите это, — твердо сказала она, указывая на трупик крысы, лежащий у ее ног. Женщина заколебалась, и Клодия повторила: — Унесите ее, сейчас же!

Охранница взяла дохлую крысу за кончик хвоста и уже у самого выхода оглянулась, и в ее темных глазах промелькнуло какое-то подобие уважения.

Неся пустой котелок и мертвую крысу, она покинула камеру. Вернувшись несколько минут спустя, она принесла наполненный водой котелок и чашку с едой. Клодия подавила жажду и с новообретенным чувством самоуважения указала на ведро с нечистотами.

— Это надо вычистить, — сказала она, но женщина что-то возразила на португальском.

— Хорошо, я сама, — сказала Клодия без колебаний, в упор глядя на свою мучительницу до тех пор, пока та не отвела взгляд. Только тогда она повернулась к ней спиной и подставила руки в наручниках.

— Расстегни, — приказала она, и охранница послушно достала из кармана ключ.

Клодия чуть не заплакала, когда ее руки освободились от стальных оков. Кровь хлынула в затекшие руки, и она прижала их к груди, осторожно растирая. Покусывая губы от боли, девушка с ужасом разглядывала израненные зубцами наручников запястья.