Альфонсо принялся сворачивать антенну и упаковывать радиостанцию, а Шон тем временем смотрел, как пятеро солдат под чутким руководством Джоба метут терновыми вениками песочное русло реки, чтобы уничтожить следы, оставленные прошедшей здесь колонной.

Наконец Джоб вернулся обратно ко входу в пещеру, и Шон спросил:

— Караульные?

— На каждой из вершин, — Джоб указал на окружающие их горы. — Я перекрыл все подходы.

— Хорошо. — Шон вместе с ним вернулся обратно в пещеру. — Пора распаковать и запрограммировать «стингеры».

Почти час они потратили на то, чтобы собрать пусковые установки, подсоединить аккумуляторы и вставить дискеты в микрокомпьютеры. Наконец «стингеры», заряженные и запрограммированные на «двуцветную» последовательную атаку на вертолет, были вручены первым номерам расчетов.

Шон взглянул на часы и был приятно удивлен, увидев, что они все еще идут, несмотря на то, как он с ними в последнее время обращался.

— Теперь можно несколько часов вздремнуть, — сказал он Джобу, но ни тот, ни другой даже не пошевелились.

Вместо этого они, как будто сговорившись, направились к выходу из пещеры. Оказавшись поодаль от других, они прислонились к скале, едва не касаясь друг друга плечами, и принялись задумчиво изучать русло высохшей реки, где песок в первых лучах утреннего солнца блестел, как белый искрящейся снег.

— Послушался бы меня, так жил бы сейчас как человек в Хараре и горя бы не знал, — пробормотал Шон.

— И лишился бы шанса подбить «хайнд»? — осторожно улыбнулся Джоб. Его разбитая губа едва затянулась и сейчас была покрыта тонкой хрупкой корочкой. Теперь же из-под нее снова выступили капельки крови, похожие на крошечные рубины. Он промокнул ее кончиком платка и продолжал: — Мы всегда охотились на самых опасных зверей на пару, Шон, причем в самых что ни на есть гиблых местах. На буйволов в буше, на слона в Касагасага. А это будет просто еще один наш трофей, только самый большой и ценный.

Шон повернулся и посмотрел ему в лицо. За все то время, что они дружили, они научились без слов понимать друг друга. За время долгого ночного перехода ярость и ненависть Шона к генералу немного притупились и дали выход чувству, которое только что озвучил Джоб, — охотничьему азарту. Ведь они оба были охотниками, и именно преследование всегда было страстью, бурлящей в их крови, чего они никогда и не пытались скрывать. Они понимали друг друга, признавая и принимая эту существующую между ними связь, которая за двадцать лет их дружбы стала только прочнее. И только сейчас Шон осознал, что они крайне редко говорили о своих чувствах друг к другу. «Возможно, сейчас как раз самое время для этого», — подумал он и вслух сказал: