В центре на груде шелковых подушек сидел брат Великого Могола, махараджа Садик Хан Джахан в тунике, подбитой желтым шелком, и полосатых — красных с золотом — шаровары. На ногах алые туфли с длинными загнутыми носами и золотыми пряжками. Тюрбан на голове желтый и закреплен на лбу изумрудом с лесной орех величиной. Садик Хан Джахан гладко выбрит, и только узкая полоска крашеных усов видна над капризной верхней губой. На коленях у него лежит ятаган в ножнах, так густо усаженных драгоценными камнями, что от их блеска болят глаза. На руке в перчатке сидит птица — великолепный пустынный сокол. Хан Джахан поднес птицу к губам и поцеловал нежно, как женщину. Вернее, сухо подумал Шредер, как одного из своих танцующих мальчиков.

Чуть дальше, на другой груде подушек, сидел Ахмед Эль-Гранг, Левая Рука Аллаха. Плечи у него такие широкие, что туловище кажется обезображенным, а толстая шея покрыта тугими мышцами. На нем стальной боевой шлем, борода, выкрашенная хной, красная, как у пророка. Массивная грудь защищает стальная кираса, а на запястьях стальные наручи. Лоб низкий, глаза холодные и непроницаемые, как у орла.

За этой необычной парой устроились множество роскошно одетых придворных и военачальников. Перед принцем склонился переводчик, который, прижав лоб к полу, пытается успеть за потоком обвинений Канюка.

Канюк стоит перед принцем подбоченясь, уперев кулаки в бока. На голове у него шляпа с лентами, а борода гуще и ярче окрашенной бороды Эль-Гранга. Поверх пледа — доспехи. Когда полковник вошел в палатку и низко поклонился — вначале принцу, потом Эль-Грангу — Канюк с облегчением повернулся к нему.

— Иисус любит вас, полковник. Вы нужны мне, чтобы кое-что втолковать этим двум красавцам. Эта обезьяна… — Он пнул сапогом прижавшегося к земле переводчика. — Эта обезьяна болтает вздор и превращает в чепуху все, что я им говорю.

Он знал, что полковник много лет провел на Востоке и бегло владеет арабским.

— Скажите им, что я пришел за добычей, а не затем, чтобы драться с равным мне по силе кораблем, который может выбить палубу у меня из-под ног, — говорил Шредеру Канюк. — Они хотят, чтобы я сразился с «Золотым кустом».

— Объясните подробнее, — попросил Шредер. — Так я смогу лучше помочь вам.

— В этих водах появился «Золотой куст», как можно полагать, под командой молодого Кортни, — ответил Канюк.

При упоминании этого имени лицо Шредера потемнело.

— Неужели мы никогда от него не избавимся?

— Похоже, нет, — усмехнулся Канюк. — Как бы то ни было, он плавает под белым крестом империи и топит транспорты Эль-Гранга. За последнюю неделю он потопил и захватил двадцать три корабля, и пока он поблизости, ни один мусульманский капитан не соглашается выйти в море. В одиночку он блокировал все побережье Эфиопии. — С невольным восхищением он покачал головой. — С вершин Тенвера я наблюдал, как он напал на флотилию дау Эль-Гранга. Он разнес ее в клочья. Клянусь Иисусом, он управляет кораблем не хуже Фрэнки. Он кружил около мусульман и расстреливал их по очереди. Весь флот Аллаха всемилостивого застрял в порту, и Эль-Гранг задыхается без подкреплений и припасов. Мусульмане прозвали юного Кортни Эль-Тазар — Барракуда, и никто не соглашается выйти ему навстречу.