– Не называй его принцем. Он грязный ничтожный мятежник, и Заян скормит его акулам. А вода, которую он пошлет, наверно, наполовину верблюжья моча.
Верити даже не моргнула от отцовского выбора слов. Очевидно, она к этому привыкла. Она повернулась к Мансуру.
– Конечно, эфенди, вода будет свежей и пресной? Вы ведь не пошлете нам верблюжью мочу? – спросила она, но не по-арабски, а по-английски. Проделала она это артистично: тон был таким ровным, а зеленые глаза глядели так откровенно, что Мансур выдал бы себя, если бы не был готов. Однако его так ошеломил выбор слов, совершенно не подходящих женщине, что он с трудом сохранил вежливое нейтральное выражение лица. И лишь вопросительно склонил голову.
– Отец благодарит вас за щедрость, – перешла она на арабский, проведя это испытание его лингвистических возможностей.
– Вы почетные гости, – ответил Мансур.
– Он не говорит по-английски, – повернулась Верити к отцу.
– Узнай, что нужно этому парню. Эти дэвэдэ – скользкие угри.
Министр иностранных дел недавно изобрел это сокращение от выражения «достойный восточный джентльмен», и новый слегка оскорбительный термин был сразу принят в компании.
– Мой отец спрашивает о здоровье вашего отца.
Верити искусно уклонялась от использования запретного слова «калиф».
– Калиф благословен здоровьем и силой десяти обычных людей, – подчеркнул Мансур титул отца. Он наслаждался этим соревнованием умов. – Он истинное воплощение королевской крови Омана.
– Что он говорит? – спросил сэр Гай.
– Пробует заставить меня признать его отца новым правителем.
Верити улыбнулась и кивнула.
– Дай ему верный ответ.
– Мой отец надеется, что ваш отец насладится еще сотней лет доброго здравия, в сиянии Божьего благословения, и что его совесть всегда будет вести его по тропе верности и чести.
– Калиф, мой отец, желает вашему отцу сто сильных и благородных сыновей и чтобы все его дочери были так же прекрасны и умны, как та, что стоит передо мною.
Это было грубо и граничило с оскорблением, хотя, конечно, как принц, Мансур имел право на такие вольности. Он увидел, что в зеленых глазах промелькнула тень раздражения.
«Ага! – подумал он без торжествующей улыбки. – Я первым пустил кровь».
Но ее ответ оказался быстрым и точным: