Мунго и Робин остались наедине. Осматривая рану при ярком свете фонаря, доктор старалась держаться отстраненно, с профессиональным безразличием.

Рана была узкой, но глубокой. Она начиналась прямо под ключицей и уходила в сторону плеча.

– Можете пошевелить пальцами? – спросила Робин.

Мунго поднял руку и погладил ее щеку.

– Да, запросто.

– Не надо, – слабо произнесла она.

– Вы больны. Такая худая, бледная…

– Ничего страшного. Опустите руку, пожалуйста.

Робин невыносимо стыдилась спутанных волос и заляпанной грязью одежды. Лицо ее пожелтело, под глазами растекались темные синяки.

– Лихорадка? – тихо спросил Мунго.

Она молча кивнула, продолжая заниматься раной.

– Странно, – промолвил он. – Из-за болезни вы кажетесь такой молодой, такой хрупкой. – Он помолчал. – И такой прелестной.

– Я запрещаю вам так говорить, – неуверенно сказала Робин.

– Я обещал, что не забуду вас, – продолжил Сент-Джон, – и не забыл.

– Если вы не прекратите, я сейчас же уйду.

– Вчера я увидел ваше лицо в свете костра и не мог поверить, что это вы. Наверное, нам было предначертано встретиться этой ночью, предначертано с самого рождения.

– Пожалуйста, – прошептала Робин.

– «Пожалуйста» – уже лучше, – улыбнулся он. – Теперь я замолчу.

Робин работала, а Мунго продолжал всматриваться в ее лицо. Он ни разу не вздрогнул, не скривился от боли. В корабельной аптечке, которая обнаружилась под койкой капитана, нашлось почти все необходимое.

– Вам нужно отдохнуть, – сказала Робин, закончив работу.