Специальный указ китайского императора запрещал ввозить черных африканских рабов, если они не были лишены способности к воспроизводству. Император не хотел, чтобы чужестранцы доставили неприятности будущим поколениям китайцев. Работорговцы предпочитали оскоплять купленных рабов прямо в бараках, чтобы списать со счетов потери, прежде чем отправляться в дальний путь.

Операция выполнялась жестоко: на корень мошонки накладывался жгут, потом ее отсекали ударом ножа и прижигали рану раскаленным железом или горячей смолой. Болевой шок и последующее заражение крови убивали почти сорок процентов подвергшихся операции, но цена на выживших поднималась столь высоко, что работорговцы готовы были нести такие потери.

Робин брела по грязной тропе, обливаясь слезами. Страдание переполняло ее душу. Для этих несчастных уже ничего нельзя было сделать.

В следующем бараке, рядом с аукционным помостом, доктор нашла первые жертвы мора.

Работорговцы ушли и отсюда. Полутемные бараки были набиты обнаженными людьми. Одни неподвижно сидели на корточках, другие лежали на мокром земляном полу, согнув колени и дрожа от озноба, не в силах подняться из лужи собственных нечистот. Бормотание и стоны наполняли воздух гулом – казалось, это жужжит рой насекомых.

Доктор притронулась к молодой девушке, почти подростку: кожа полыхала от жара, голова несчастной металась из стороны в сторону, изо рта вылетали бессвязные обрывки речи. Робин провела пальцами по обнаженному вздутому животу и нащупала под горячей кожей плотные бугорки, похожие на дробинки. Сомнений не оставалось.

– Оспа, – объявила Робин, и Типпу испуганно попятился. – Подожди снаружи, – велела она.

Помощник капитана поспешно выскочил из барака.

Робин взглянула в лицо боцману. Тот смотрел без страха – на морщинистой загорелой коже виднелось множество мелких ямок-шрамов.

– Когда? – спросила доктор.

– В детстве, – кивнул боцман. – Оспа убила мать и братьев.

– Принимаемся за работу, – распорядилась Робин.

В вонючей тьме мертвые валялись вперемежку с живыми, и на некоторых телах, горячих, как печка, болезнь уже расцвела пышным цветом. Узелки под кожей перерастали в пузырьки, наполненные прозрачной светлой жидкостью, а затем превращались в нарывы, которые лопались, выбрасывая струйку густого, как желток, гноя.

– Этот выживет, – указала Робин на мужчину, чьи открытые язвы уже покрылись корками. – Его кровь очищается.

Натаниэль крепко держал больного, а Робин сдирала корки шпателем и складывала в широкогорлую бутыль, в которой когда-то хранился порошок хинина.