Читая их, он усмехался терпеливо и злобно. Тогда он мог позволить себе улыбаться, зная наверняка, что настанет день расплаты. Но теперь непостижимое коварство фортуны украло у него такую уверенность, теперь день расплаты был позади, и он принес Филиппу лишь поражение и стыд. Отныне он не мог позволить себе улыбаться в ответ на оскорбления, не мог больше сносить их с подобающим монарху достоинством.

Пусть он ослаб, но не настолько, чтобы оставить безнаказанными насмешки, грубый нажим и угрозы.

– Она еще узнает, – сказал он отцу Аллену, – что короля Испании пустыми угрозами не запугаешь. И этот нахальный пес, побывавший здесь, и приплывшие вместе с ним в Сантандер – все они еретики, как их назойливая еретичка-королева. Пусть ими займется святая инквизиция. – Он обернулся к дородному человеку у окна. – Фрай Диего, займитесь этим делом.

Фрай Диего де Чавес встрепенулся и медленно вышел вперед. Его темные глаза под кустистыми бровями были мрачны. Низким мягким голосом он воззвал к здравому смыслу короля:

– Угроза нависла не над вашим величеством, а над теми несчастными сеньорами, что так преданно служили вам, а теперь томятся в английских тюрьмах, дожидаясь выкупа из Испании.

Король уставился на него своими белесыми глазами.

– Они рискуют потерять только жизнь, – угрюмо и раздраженно уточнил он. – Я же рискую честью и достоинством, что равнозначно чести и достоинству Испании.

Фрай Диего подошел ближе и, пыхтя, наклонился над тяжелым дубовым столом.

– А разве угроза, приведенная в исполнение, – казнь ее сыновей – не нанесет урон достоинству Испании?

Король метнул на него взгляд исподлобья, а настоятель тем временем продолжал:

– Испанская знать обескровлена гибельным походом в Англию. Неужто вы, ваше величество, допустите новое кровопролитие, пожертвуете Валдесом, достойнейшим слугой отечества, величайшим из ныне живущих адмиралов; Ортисом, маркизом Фуэнсалидой, доном Рамоном Чавесом…

– Вашим братом, не так ли? – резко оборвал его король. – Сдерживайте свои чувства. Вы озабочены судьбой родственника.

– Верно, – мрачно подтвердил доминиканец. – А разве вы, ваше величество, не озабочены? Разве вся Испания – не ваша семья, а ее знать – не ваш перворожденный? Нахальный англичанин, только что здесь побывавший, и его спутники с корабля в Сантандере не чета благородным сеньорам, томящимся в Лондоне. Разумеется, вы можете бросить их в застенки инквизиции как еретиков – это ваше право, более того – ваш долг перед верой, но разве все они, вместе взятые, стоят восьми благородных голов, восьми отрубленных окровавленных голов, которые королева Англии бросит вам на колени?