Андре-Луи встал, весь белый от гнева.

– Еще одно слово в таком тоне, и мы поссоримся, Жан.

Ответ вспыльчивого, словно порох, гасконца последовал с быстротой молнии:

– Я таких развлечений никогда не избегаю.

Их дыхание слегка участилось. С четверть минуты они не отрываясь смотрели друг другу в глаза, и во взгляде каждого горел вызов. Андре-Луи первым взял себя в руки и отвернулся.

– Это безумие, Жан. Нас с вами окружают такие опасности, из-за которых мы в любой момент можем оказаться на гильотине. Не к лицу нам затевать ссору.

– Вы сами произнесли это слово, – напомнил барон.

– Возможно. Вы уязвили меня намеком на мои низкие побуждения. Это выглядит как оскорбление не столько в мой адрес, сколько в адрес той, ради кого я все это затеял. Предположить, что мне недостает верности… – Андре-Луи умолк. Де Бац взирал на него с удивлением, возможно несколько циничным. – Именно мысль о ней, чистой и непорочной, открыла мне весь ужас предлагаемой вами жертвы. Если бы кто-нибудь составил подобный заговор против Алины… Представляя себе ее муку, я более остро сознаю, какая пытка уготована малютке Леопольдине. Она не должна стать пешкой в этой игре, Жан, не должна стать жертвой наших интриг. Это чересчур высокая цена за голову Шабо, приносимую на алтарь успеха дома Бурбонов. Мы балансируем на грани бесчестия. И я не стану ни участвовать в этом торге, ни мириться с ним.

Де Бац слушал Андре-Луи, недобро прищурившись, с поджатыми губами. Его гасконский темперамент восставал против этого неожиданного отпора, против неприятия стратегического шедевра, которым барон так гордился. Но он обуздал свои чувства. Андре-Луи был прав: они находились в слишком опасном положении, чтобы позволить себе рассориться друг с другом. Вопрос нужно было уладить при помощи разумных доводов. И де Бац решил сделать ответный шаг к примирению.

– Нет нужды читать мне такую длинную нотацию, Андре. Простите, если мое подозрение оскорбило вас. Я рад слышать, что ваш интерес к этой девушке не носит личный характер. Это было бы серьезной помехой моим планам.

– Личный интерес или нет, это ничего не меняет.

– Э, подождите. Вы недостаточно хорошо поразмыслили. Вы упустили из виду цель. Великие свершения требуют жертв. Если мы позволим себе руководствоваться чувствами или сантиментами, то ничего не добьемся. Тогда нам вообще не следовало браться за это дело. Мы стараемся не ради себя. Мы здесь для того, чтобы избавить от проклятия целый народ, вернуть трон его законным владельцам, вернуть во Францию лучших ее детей, прозябающих сейчас в изгнании. Неужели мы вправе остановиться перед такой незначительной жертвой, как эта иностранная евреечка, забыв о том, что она поможет нам отправить на гильотину сотню негодяев? Разве можем мы позволить себе благородство? Вы помните о нашей миссии?