– Да… но… Черт побери! Я не хочу, чтобы из-за моей связи с заговорщиками меня приняли за одного из них.

– Как такое возможно! Кто посмеет высказать такое подозрение в твой адрес? – Но в голосе Робеспьера не было и намека на убежденность. Его тон оставался безжизненно-ровным, слова звучали механически.

– Но по видимости дело обстоит именно так. Не все подобны тебе, Робеспьер. Не все обладают твоим здравым смыслом и чувством справедливости. Они могут сделать скоропалительные выводы. Поэтому мне необходима какая-нибудь поддержка.

– Ты говоришь, что речь идет о спасении страны. Могут ли патриоту с твоими взглядами помешать какие-то личные соображения, если ставка столь высока?

– Нет, – с силой сказал Шабо. К нему отчасти вернулось красноречие, завоевавшее ему славу трибуна. – Я готов умереть за родину. Но я не хочу погибнуть с клеймом предателя. Я должен подумать о своей семье: о матери и о сестре. Я не хочу разбить им сердце. Они не переживут моего позора, особенно сестра. Она настоящая патриотка. Не так давно она сказала мне: «Франсуа, если когда-нибудь ты предашь дело народа, я первая поражу кинжалом твое сердце».

– Римский дух, – прокомментировал Робеспьер.

– О да, моя сестра – римлянка из римлян!

– Тебе повезло с семьей, – кивнул Робеспьер. Он прошествовал обратно к столу, снова взял чашку и половинку апельсина и, не переставая говорить, возобновил свое занятие. – Твоя тревога совершенно необоснованна. У тебя нет никаких причин сомневаться в том, что члены комитета пойдут тебе навстречу и окажут любое содействие, необходимое для раскрытия этого заговора.

Шабо похолодел.

– Конечно-конечно. Но если бы у меня была какая-нибудь гарантия, если…

– Она у тебя есть, – перебил его ледяной голос. – Твоя гарантия – чистота твоих намерений. Чего же еще ты желаешь?

– Твоей поддержки, Робеспьер, и ничего больше. Ты меня знаешь. Твой взгляд проникает в самую суть людей и вещей, поэтому ты ясно видишь мои намерения. Но другие могут не столь тщательно разобраться в обстоятельствах.

Робеспьер отложил выжатую досуха половинку апельсина и взял вторую. Он поднес ее к чашке и остановился. Его зеленые глаза были устремлены на встревоженное лицо Шабо.

– Чего ты хочешь от меня?

– Помоги мне спасти страну, – последовал быстрый ответ. – Посодействуй мне в этом славном деле, достойном твоего великого патриотизма. Давай возьмемся за руки и вместе сокрушим эту гидру измены. Вот какую задачу я предлагаю тебе решить. И ее решение упрочит твою славу.

При всем своем непомерном тщеславии Робеспьер не откликнулся на этот призыв: