И каким образом он узнал, что Андре-Луи Моро участвует в деле?

Если бы Шабо знал ответ на этот вопрос, он не был бы столь уверен в своей способности расправиться в скором времени с Барером. Но он не подозревал, что на столе Комитета общественной безопасности со вчерашнего дня лежал полный отчет о махинациях с акциями Ост-Индской компании, представленный необыкновенно бдительным тайным агентом комитета Андре-Луи Моро. Не знал Шабо и того, что члены комитета уже обсудили план своих действий и его визит нисколько не повлиял на их решение.

Этот план несколько не совпадал с тем, что предложил Шабо. Правда, аресты действительно состоялись на следующий день, и как раз в восемь часов – только не в восемь вечера, а в восемь утра. Члены комитета не стали дожидаться, пока Шабо соберет заговорщиков вместе, и арестовали их порознь. Увидев пришедших за ним людей, Шабо сперва остолбенел, потом, разразившись яростной бранью, стал доказывать, что это ошибка, затем бурно запротестовал, вопя о депутатской неприкосновенности. Несмотря на это, его оттащили от маленькой Польдины, которая заткнула уши, чтобы не слышать непристойных ругательств мужа. Арестованы были все, кого назвал Шабо, за исключением одного лишь Андре-Луи Моро. В тот же час забрали еще одного человека – Фабра д’Эглантина, чье имя Шабо не упоминал. Однако Андре-Луи не преминул сделать это в своем отчете.

Глава XXXIV Письмо Торена

Глава XXXIV

Письмо Торена

К полудню весь город уже лихорадило. Толпы наводнили сад Тюильри. Толпы шагали по улицам и вопили, требуя смерти для всех и вся. Толпы окружили помещение Якобинского клуба. Толпы ревели у здания Конвента. Рыночные торговки на галереях зала заседаний визгливо выкрикивали оскорбления в адрес отсутствовавших арестованных законодателей и требовали, чтобы им сообщили, кому они теперь могут доверять.

Вопрос этот в то утро был на устах у каждого патриота. Если Шабо изменил своему долгу, кому же тогда верить? Если Шабо злоупотребил своим положением, чтобы обмануть народ, кто же тогда честен?

В бурлящем людском потоке, затопившем улицы, крутились те, кто стремился еще больше разжечь гнев толпы и направить его в определенное русло. Их облик – от красных шапок на головах до деревянных башмаков на ногах – ничем не отличался от облика патриотов-простолюдинов. Они гневно кричали, что Франция сменила одних тиранов на других и последние еще более жадно пьют кровь несчастного народа. На террасе Фельянов озверевшая толпа схватила и растерзала какого-то щеголя, вся вина которого заключалась лишь в том, что он напудрил волосы. Какая-то мегера, увидев его, подняла крик, что он посыпает голову мукой в то время, когда у людей нет хлеба.