В этот прекрасный вечер Кой великолепно обходился без шпината. Сегодня ты мой, промелькнула у него мысль, с той странной четкостью, которая была присуща ему в самый разгар отчаянных драк. Сегодня ты целиком и полностью мой, здесь нет ни арбитров, ни свидетелей, ни полицейских и вообще никого, кто мог бы указывать мне, что можно, а что нельзя. Я сделаю из тебя лепешку дерьма, переломаю кости так, чтобы они вонзались тебе во внутренности, повыбиваю все зубы, и ты как миленький будешь глотать их по шесть штук зараз, и никакой передышки, ни на секунду, я тебе не дам.

Кискорос уже почти и не отбивался, он упал, как падает пронзенный шпагой бык на арене. Нож, который ему все-таки удалось достать из кармана, выпал из утративших цепкость пальцев, и Кою удалось отшвырнуть его ногой на песок у самой кромки воды.

В свете фонарей, казавшемся густым от мелкой мороси, висевшей в воздухе, Кой ногами подкатывал аргентинца по мокрому песку к морю. Последние удары он наносил, когда Кискорос уже барахтался в воде. Кой по щиколотку зашел в море, последний раз наподдал, и аргентинца уже не было видно под черным зеркалом воды с желтоватыми пятнами фонарей и серебристыми капельками дождя.

Кой вышел из воды и тяжело сел на мокрый песок. Мышцы расслаблялись по мере того, как восстанавливалось дыхание. У него болели лодыжки и тыльная сторона правой руки, все предплечье и локоть, казалось, связки завязались узлом. Никогда в жизни мне не доводилось колошматить человека с таким искренним удовольствием. Он растирал занемевшие пальцы, подставлял лицо с закрытыми глазами под капельки дождя. Сидя неподвижно и глубоко вдыхая воздух широко открытым ртом, он ждал, пока успокоится сердце, которое словно мчалось куда-то бешеным галопом. Он услышал какой-то шум и открыл глаза. Кискорос, с которого потоками стекала вода, сверкающая в свете фонарей, полз к берегу. Кой сидел на песке и наблюдал. До него доносились звуки прерывистого дыхания и невнятное ворчание избитого зверя, у которого нет сил встать на ноги и он, то и дело шлепаясь в воду, подтягивает свое тело к берегу Хорошая вещь — драка, думал Кой. Вроде чистки Авгиевых конюшен. Это просто великолепно — вся ненависть, злоба, отчаяние, которые терзают душу, вместе с кровью и внутренними соками организма устремляются в кулаки. Потасовка — отличная терапия, на некоторое время она успокаивает мозг, в игру снова вступают инстинкты, принадлежащие тому времени, когда выбор стоял между смертью и выживанием. Наверное, потому мир таков, каков он есть, продолжал размышлять Кой. Мужчины перестали драться, потому что это как-то неприлично, вот и начали потихоньку сходить с ума.