Начальные кадры «Клана Сопрано» – то, что урбанистические географы именуют трансектом, поперечным разрезом от центра города до периферии, который открывает набор социальных и физических местообитаний. Путешествие Тони по расползшимся пригородам – это странствие через слои истории. Каждый город можно прочитать таким образом, как ландшафт, который открывает последовательность эпох, тот неостановимый, постоянный, насильственный поток изменений, в котором существуют мегаполисы.
Каждый город можно прочитать таким образом, как ландшафт, который открывает последовательность эпох, тот неостановимый, постоянный, насильственный поток изменений, в котором существуют мегаполисы.В тот августовский день, когда я посетил Лейквуд и Комптон, я ехал через городской пейзаж, созданный и переделанный в бурном конце XX века. Лейквуд, некогда квинтэссенция «синих воротничков», ныне один из наиболее расово сбалансированных районов США: 41 % белых не испанского происхождения, 8,7 % афроамериканцев, 16 % азиатов и 30 % латино.
Историю Лейквуда определила геополитика второй половины ХХ века. Рожденный экономическим бумом 1950-х и поддержанный высокими федеральными затратами на оборону во время холодной войны, после падения Берлинской стены он увидел резкое сокращение хлебных местечек в военной индустрии. После развала Советского Союза безработица накрыла практически весь Большой Лос-Анджелес, но по Лейквуду она ударила особенно остро. Городок познал славу в 1950-х, когда он стал иконической пригородной утопией. Он снова сделался знаменитостью в 1993-м, теперь уже как символ пригородной антиутопии; тут за многочисленные изнасилования и сексуальные преступления была арестована банда старшеклассников, известная как «Ватага Шпор». Неожиданно Лейквуд превратился в образ социального распада в пригородах – семейной дисфункции, одичавших тинейджеров и сексуального разбоя, – когда члены банды кочевали по страницам таблоидов и ТВ-шоу[511].
Лейквуд отражает те «русские горки», по которым прокатилась Америка после Второй мировой, взлеты, падения, деиндустриализацию и увядающий пригородный энтузиазм. Урбанистическая топография Лос-Анджелеса подобна эволюционирующему организму, который адаптируется к внешним стимулам геополитики и глобализации. Можно также уподобить ее огромному пляжу, на котором волны приливов и отливов изменяют береговую линию, создавая лоскутное одеяло постоянно трансформирующихся сообществ. Сила этих могущественных приливов очевидна, когда рассматриваешь пригородный ландшафт. Последствия деиндустриализации, крушения Советского Союза и подъема Азии хорошо видно из окна автомобиля.