— Дети грудные без чувств лежат на площадях столицы, матерей своих вопрошают: «Где хлеб, где питье нам?» Как пронзенные, без сознания на площадях столицы испускают дух свой у груди материнской. Найду ли тебе оправдание? — плакали женщины, лишившиеся своих детей, не выдержавших многомесячный голод.

— Люди ее стонут, выпрашивают хлеба, драгоценности отдают за пищу, чтобы восстановить силы… — вздыхали их мужья, водя пальцем по впечатанным в бумагу черным словам, приобретшим такую страшную современность.

А тайные агенты отца Жозефа, работавшие в крепости, обязательно напоминали:

— О тебе твои пророки лишь ложь и глупость вещали. Не обнажили твое нечестье, чтобы изменить твою участь, являли тебе изреченья лжи и coблазна!

И советовали, советовали постоянно и настойчиво:

— Умножь свои вопли ночью, в первую стражу, сердце пролей, как воду, пред ликом Господним, воздень к Нему ладони ради твоих младенцев, что от голода чуть живые на перекрестках улиц.

Каждый стих, каждая строка Плача словно не об Иерусалиме говорили, стонали горожанам об их Ла-Рошели.

Наконец не выдержал и муниципалитет.

Двадцать восьмого октября одна тысяча шестьсот двадцать восьмого года Ла-Рошель сдалась.

На следующий день во главе войска кардинал де Ришелье въехал в склонивший голову город.

Кругом лежали трупы, :на улицах, на площадях, на папертях церквей, под окнами домов. Тела, иссушенные голодом, не тлели, а мумифицировались.

Из пяти человек выжил один, против двадцати тысяч королевских войск в последние месяцы оборону держали от силы полторы тысячи горожан. Зрелище полумертвого города было настолько страшным, что тронуло даже самые ожесточенные сердца.

Крепость, теперь похожая на полуразрушенный могильный склеп, не подверглась обычным грабежам и насилиям. Не только строгий указ короля, но и вид города удержали неудержимых мародеров.

По совету кардинала король распорядился срочно доставить в город продовольствие. Король подтвердил, что прощает заблудших и презревших долг свой. Никто из защитников города не был наказан. Даже верхушка муниципалитета во главе с неистовым Жаном Гитоном, в других условиях непременно бы возведенная на новенький эшафот, была лишь выслана за пределы города, потому что никто уже не мог наказать Ла-Рошель больше, чем она была наказана осадой.

С самоуправлением Ла-Рошели было покончено. Венец ее башен, охраняющий город с суши, разрушен, остались лишь прибрежные укрепления. Также были срыты все замки и укрепления в округе.

Великого оплота протестантства во Франции не стало.

Королевские войска с триумфом вернулись в Париж.