— Послушай, — сказал Тангейзер, — ты неплохо потрудился, сумев выжить шесть недель в обществе корсаров. — Если бы Орланду был сложен менее грубо, если бы он более ангелоподобным, его свежесть могла бы оказаться опороченной, но вроде бы не похоже. — Ты проявил благоразумие и храбрость, я горжусь тобой. Горжусь настолько, что решил сделать тебя своим партнером в одном успешном предприятии.

Орланду просиял. Он обладал живым характером, не склонным к мрачным размышлениям, и Тангейзер снова обрадовался.

— Твоим партнером? — переспросил Орланду.

— Ну, прежде всего тебе придется стать моим учеником. В конце концов, ты ничего не понимаешь в делах и во многом другом. Но при должном прилежании и, я бы сказал, лет через десять или примерно столько ты превратишься в зажиточного молодого человека — человека мира, ни больше ни меньше — с брильянтом в тюрбане и с кораблем, а то и двумя, в подчинении.

Тангейзер вдруг осознал, что это весьма самонадеянные обещания из уст человека, одетого в кафтан с чужого плеча, пусть и роскошный, и сидящего на одолженной лошади. Но Орланду не усомнился в своем наставнике ни на секунду.

— Мне придется носить тюрбан? — спросил Орланду.

— Ты же станешь турком, друг мой.

— Я ненавижу турок.

— Тогда научись их любить. Они ничем не хуже любых других людей и даже лучше многих в некоторых отношениях.

— Они пришли сюда, чтобы убить нас и отобрать нашу землю.

— Привычка, какой обладает огромное множество племен и народов. Зато они чрезвычайно хорошо относятся к тем, кто им не враг. А Религия — они же и сами завоеватели.

— Но мы же сражались с турками, — сказал Орланду. — И ты с ними сражался.

— На моей памяти подобное происходило всегда, — сказал Тангейзер. — Французы воюют с итальянцами, германцы воюют сами с собой, точно так же как все христиане и мусульмане, а испанцы воюют с теми, кто подвернется им под руку. Воевать — это привычка такая же врожденная, как и гадить. Как ты позже поймешь, личность врага почти ничего не значит для воюющих сторон. В любом случае, мы выбрали далеко не самый подходящий момент, чтобы ссориться с турками.

Лицо Орланду искривилось от смущения. Он был достаточно сметлив, чтобы оценить силу логики, но, как и большинство людей, был незнаком с этим искусством. Он сказал:

— А как же Иисус?

— Поклоняйся Ему, если хочешь. Турки не потащат тебя за это на костер. Но из поклонения Аллаху и Его пророку, да будет благословенно Его имя, можно извлечь немалые выгоды, даже если ты будешь делать это неискренне.

— Но разве можно притворяться, будто веришь в Бога?