Тангейзер гадал, сумеет ли вернуть себе Бурака — после того, естественно, как позаботится о безопасности женщин, — он предполагал, что дело потребует некоторой беготни, приличной порции опиума и, возможно, нескольких убийств.

Когда завершилась предварительная бомбардировка, дым и пыль рассеялись и в стене Эль-Борго обнаружилась гигантская брешь: часть равелина приблизительно в сорок футов шириной обрушилась в ров, заваленный покойниками. Знамена султана колыхались над всей равниной Гранд-Терре, татарские наемники адмирала Пиали, в сверкающих желтых мундирах и головных уборах, выпустили из своих луков свистящий дождь стрел и бросились сами на аркебузиров Религии. Десятки их были перерезаны на пропитанных кровью глиняных подступах к стене. Те же, кому удалось подняться наверх, были ввергнуты в настоящий ад, поскольку их встречали греческим огнем и булькающими горшками со свиным жиром, непрерывным потоком несущимися к пролому в стене с кронверков. Пока азебы подтаскивали лестницы в надежде подняться на бастион Кастилии, багровый клин пеших сипахов двинулся вперед, вслед за желтым потоком татар.

На вершинах холмов новые и новые батальоны — словно Пиали умел извлекать их прямо из воздуха — переваливали через гребни, чтобы присоединиться к драке. Высокие белые бурки янычаров рассыпались по равнине, словно гигантские белые лилии. Дервиши топтались в нетерпении, размахивали сверкающими клинками и выкрикивали: «Горе неверным, когда настанет тот день, что был им обещан!» Айялары, одурманенные коноплей, срывали с себя одежду, громко прося Аллаха даровать полагающуюся им по праву порцию крови.

На христианском бастионе, сильнее других выступающем вперед, семьдесят пятый раб из осажденного города болтался под виселицей Провансальских ворот над местом трагедии, словно бескрылая синеязыкая гарпия, направленная силами тьмы наблюдать, что принесет этот день.

Пока Эль-Борго сражался за жизнь, в трех сотнях ярдов слева от Пиали, отделенный от него началом Галерного пролива, Мустафа-паша обрушился на крепость Святого Михаила. Красная орда сипахов высоко вознесла свои штурмовые лестницы среди полыхающего безумия огненных обручей и горшков с греческим огнем. Вонь от горящих волос и сала достигала ноздрей Тангейзера, пробиваясь через и без того густые миазмы, исходившие от гниющих покойников; с этих последних поднимались бесчисленные радужные столбы жужжащих синих и зеленых мух. Казалось немыслимым, что гази вообще могут остаться в живых после такого демонического приема, однако же они оставались и, пока минуты ползли и складывались в часы, продолжали карабкаться по телам изжаренных и изрубленных, поднимались на закопченные дочерна стены, ввинчивались в амбразуры, шли врукопашную высоко над руинами Бормулы.