— Скачи на поле боя, предупреди нашего пашу, — приказал Тангейзер, — иначе армия будет потеряна. Скачи изо всех сил.

Благодарный за нежданное спасение, тот захлестал лошадь по бокам и рванулся вперед. Радость его будет длиться недолго, потому что, когда обман раскроется, Мустафа прикажет запороть его до смерти, но его история будет всего лишь одной из множества печальных историй, случившихся сегодня.

Второму всаднику, желая отослать его подальше, Тангейзер сказал:

— Поставь всех солдат в лагере на защиту провианта.

Когда второй часовой отправился исполнять свою тщетную миссию, Тангейзер понял, что пока что не выполнил самой важной части задания де Луньи — не убрался у них с дороги. Он бросил взгляд за спину и увидел, что шанса обойти всадников с флангов и не оказаться сметенным их потоком у него нет. Ореховую кобылку не пришлось уговаривать, она быстро перестала приплясывать под ним и откровенно пустилась в бегство. Она несла его обратно в лагерь, на каких-то пятьдесят футов опережая грохочущих у нее за спиной преследователей.

Приближающаяся кавалерия распространила впереди себя волну страха, которая двигалась даже быстрее, чем кобыла Тангейзера. Он бросил взгляд на поле, занятое ранеными, оставшееся слева, и увидел фигуры санитаров, бросивших свои дела и пустившихся наутек. Пекари оставили свои печи, повара бросили костры, а солдаты-прачки — свои котлы и ушаты; все бежали к Большой гавани, ощущая всеми сведенными судорогой внутренностями, что большинство из них не добежит. Солдаты, рывшие ямы для отхожих мест, без командиров, растерянные, силились разрешить задачу, ответ на которую был только один: погибнуть напрасно, совершенно бессмысленно. Некоторые вцеплялись в свои лопаты как в какие-то бессильные талисманы и сбивались в кучу, в напрасной надежде противостоять всадникам. Некоторые бежали вместе с поварами. Некоторые сломя голову бросались в булькающие траншеи с экскрементами, вываливаясь в них, в надежде остаться незамеченными.

Тангейзер обернулся и увидел, что оставшиеся часовые храбро бросились навстречу одетым в железо коням де Луньи. Они исчезли, как семена чертополоха на ураганном ветру. Когда убийцы ворвались под потрепанные навесы госпиталя, грохот копыт их коней и далекий шум осады потонули в повсеместном, доходящем до небес вопле животного ужаса. Ход конницы замедлился, и началась резня, а Тангейзер свернул на восток, в сторону базара.

Он сам не совсем понимал, почему сделал так. Может, из обычного своего расположения к торговцам, а может быть, в панике. Он пробился на своей лошади через сумятицу, уже охватившую базар. Заметил пару лиц из своих знакомых торговцев, заставил их бросить все товары и бежать к холмам. Покончив с этой несложной обязанностью, он поехал через базар обратно, по дороге сдирая с головы и пряча тюрбан. Ему было неуютно без его защиты, но на непокрытую голову падет меньше ударов — во всяком случае, он на это надеялся. Он достал алую накидку и натянул через голову. После чего тут же ощутил, что крест защищает его не хуже дюймовой стали. Пробормотал себе под нос, репетируя: «За Христа и Крестителя», — а затем поскакал обратно в кровавую волну, которая сейчас пенилась на поверхности покоробившейся от солнца равнины.