Я молился. Молился так, как в детстве, когда еще думал, что у меня есть душа, достойная спасения. Я молился каждой клеточкой своего существа. Я опустошил себя, сделал сосудом для Господа. Я покаялся во всех совершенных мною грехах. Я просил прощения. Я поклялся никогда не творить никакого зла, жить безупречной жизнью. Только бы Господь спас Каспара.

Но я был плохой сосуд, треснутый и дырявый. Я наполнял его моими молитвами, но они проливались. В тишине часовни у меня возникали другие мысли. Прошлое протекало сквозь меня.

Слепец в Париже. «Ты знаешь, что такое на самом деле философский камень? Это эликсир, средство против всего больного».

Николай за столом в пустой комнате. «Ты никогда не оставляешь меня, Господи, но охраняешь на каждом повороте с самой нежной заботой».

В передней части церкви стояла кафедра. На ней были вырезаны сцены творения — снизу вверх: от цветов и зверей у основания до человека и четырех ангелов, которые держали на плечах громадную раскрытую Библию.

Я подошел посмотреть на нее. Каждая страница была размером с могильную плиту, буквы текста громадные, чтобы самый слабовидящий из монахов разглядел их при свете свечи. Орнаментов и украшений, которые порадовали бы Каспара, почти не было. То была строгая красота.

Я зажмурил глаза и вслепую ткнул пальцем в страницу. Я молил Бога о том, чтобы Он ответил мне, показал слова утешения и надежды. Потом я открыл глаза и прочел строчку, в которую попал мой палец.

«Огонь пришел Я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся бы уже!»[41]

«Огонь пришел Я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся бы уже!»[41]

Эти слова не дали мне утешения. Но несмотря на мое отчаяние, более всего вывела меня из себя не жестокость слов, а ошибка в тексте: «чтобы он уже возгорелся бы уже». Я чувствовал в этом издевательство. Как я мог обрести успокоение в совершенстве Господа, когда простая ошибка писца могла разрушить его? Я смотрел на текст, такой чистый и читаемый, такой аккуратный и неверный. Я подумал об отпечатках моих медных дощечек: грязные и неровные, иногда почти нечитаемые, но чистые по смыслу.

Я поднял взгляд на Христа, спрашивая себя, а что было написано в Его книге. Новые воспоминания заговорили во мне.

Мастер монетного двора, пытаясь произвести впечатление на моего отца, сказал: «Все они должны быть абсолютно одинаковы, иначе все, что мы тут делаем, будет совершенно бесполезно».

И снова Николай: «Разнообразие ведет к ошибке, а ошибка — к греху».

Каспар: «Ты был художником, а теперь сделался менялой».