— И вы там были — видели?

Олаф покачал головой.

— Это было бы слишком опасно. Даже сейчас.

Он протянул руку и схватил Ника за локоть. Ник поморщился, хотя силы в сухих пальцах старика не осталось.

— Я сказал, что эта библиотека — если она существует — для отверженных книг. Но книги, в отличие от людей, не знают боли. Будьте осторожны.

LXX

LXX

Майнц

Душный июньский день. Солнце пробивалось сквозь малейшую щель тесно стоящих домов, быстро просушивало висящее на веревке стираное белье, спекало навоз на улицах в кирпичи. Дети играли в фонтане у церкви Святого Кристофера, плескаясь в воде и крича от удовольствия. Мясники отложили свои ножи и размахивали метелками из конского волоса в тщетной попытке разогнать мух. Город погрузился в оцепенение, отупев от запахов и жары.

Я шел по улице от Гутенбергхофа к Хумбрехтхофу. За мной два ученика тащили тележку, нагруженную маленькими бочками. Что бы ни думали соседи о нашем предприятии за запертыми дверями и закрытыми ставнями Хумбрехтхофа, наверняка они знали одно: эта работа вызывает жажду. А как еще объяснить такое количество емкостей, перевозимых по улице.

«Вот он мой жизненный путь», — думал я.

Всего каких-то пятьдесят ярдов. Мимо булочника, у которого я мальчишкой покупал сладкие пирожки, книготорговца, продававшего мне учебники, оружейника, который пытался научить меня фехтованию, когда мой отец еще верил, что из меня может получиться достойный наследник. Если бы я прошел еще столько же за Хумбрехтхоф, то оказался бы у монетного двора, где впервые в жизни познакомился с совершенством. Теперь я шел медленнее. На странице моей души было множество отпечатков — некоторые почти неразборчивы, другие выдавлены без чернил твердым пером и видимы только автору. Местами с пера на бумагу падали слезы. Она была закапана водой, кромки обожжены огнем.

Сегодня я собирался начать новую страницу.

За семь месяцев Хумбрехтхоф преобразился. Все стены были побелены против сырости. Соломенная крыша на пристройках снята и заменена черепицей. Сорняки во дворе вытоптаны множеством ног, а рядом со старой кухней вырыта яма для опилок. Рядом лежали толстые бревна. На всех дверях красовались новые замки, а со слухового окна на крыше спускались вниз мощные тали. Пустые бочки вроде только что привезенных были складированы в углу — до того момента, когда их увезут обратно.

Ученики выгрузили бочонки и открыли их. Внутри, словно куриные яйца, лежали в соломе склянки с чернилами. Ученики начали было их доставать, но я показал им, чтобы шли за мной. Остальные видели наше прибытие и высыпали из пристроек: бумажной мастерской, кладовки для чернил, сарая с инструментом и трапезной. Они пошли за мной вверх по лестнице, по коридору и затем в печатню.