— И все же такие, как Эверет, считали римскую традицию поклонения Богу более приемлемой, — заявил Джек.

— Согласен. — Морган слегка кивнул. — По письмам понятно, что до самой смерти он относил себя к последователям Пелагия. Многие из его теологических взглядов католические пуристы назвали бы ересью. Но римская литургия, ритуалы церковной службы и прежде всего музыка приносили ему глубокое духовное удовлетворение.

— Ничего себе! Вчера в Лондоне Джереми рассуждал о том, что сэру Кристоферу Рену не хватал красоты древних ритуалов, — тихо добавил Костас. — И, будучи православным греком, я его прекрасно понимаю!

— Для Эверета это тоже имело огромное значение, но его истинная вера осталась непоколебима.

— К тому же современные силы инквизиции было далеки от калифорнийской долины, — добавил Джек.

— Видимо, он все же действовал по плану. Эверет приехал сюда, чтобы сберечь то, что должен был охранять. Он перебрался в страну, дарящую религиозную свободу, — прибежище для всех христианских сект. — Тем не менее ему приходилось осторожничать, нужно было время и место, чтобы раскрыть тайну, найти преемника.

— Значит, Эверет приехал сюда в 1912 году, — задумчиво произнес Костас.

Морган, кивнув, добавил:

— Он приплыл в Нью-Йорк, получил американское гражданство и отправился на Запад. После рассказа Джереми я понимаю, какой силой воли должен был обладать этот человек, чтобы сохранить уникальное сокровище, причем не из личных соображений, а ради всего человечества, ради будущих поколений. Убедившись, что дети получат образование, он решился на величайшую жертву, ан какую только способен отец, — уехал, понимая, что вряд ли когда-нибудь снова увидит своих отпрысков.

— Надеюсь, жертвы оказались не напрасны, — сказал Костас.

— Это нам и предстоит выяснить! — воскликнул Джек, а потом обратился к Моргану: — Что еще вы можете рассказать о жизни Эверета, что могло бы помочь нам в поиске?

Подумав, Морган ответил:

— Август 1914 года. Европа разрывается от терзаний. Великобритания мобилизуется. Начало Первой мировой войны.

— Он воевал?! — удивился Костас.

— За глупостью и ужасами войны многие забыли, что вначале люди верили, что это справедливая война, война со злом. Эверет полагал, что обязан пойти на фронт. Уинстон Черчилль писал о таких людях, как Эверет. — Морган немного откинулся назад, чтобы прочитать подпись под портретом в рамке на стене, на котором был изображен молодой человек в военной форме: «Придя по собственной воле, без национального призыва или обязательства, незнакомец из-за океана готов сражаться и умереть в рядах нашей армии. Он вправе отдать должное нашей благородной цели, имеющей исключительную ценность. Он понимает, что стараний отдельных стран недостаточно, большее значение приобретает международное сотрудничество, которое сейчас должно быть реализовано только военным путем». — Морган выдержал паузу. — На портрете друг Черчилля — лейтенант Харви Баттерс, американец. Служил в полевой артиллерии. Погиб в 1916 году на реке Сомма. Жан-Поль Гетти восхищался такими людьми — американцами, добровольцами сражавшимися с немецким империализмом до того, как Соединенные Штаты вступили в войну.