— Сивилла пишет пророчества на дубовых листьях! — Клавдий усмехнулся. — Стоит только наклониться, чтобы прочитать, налетает ветер и уносит их! Ирод считает, что в пещере спрятана греческая демоническая машина.

Назареянин пристально посмотрел на Клавдия и начал писать, уверенно, но медленно выводя буквы. Он, видимо, умел писать красиво, но делал это довольно редко. Он часто опускал тростинку в чернильницу, которую Клавдий старался не уронить. Назареянин перешел к четвертой строке, когда Клавдий заглянул ему через плечо.

— Ты пишешь на арамейском?! — выпалил он, испачкав руку чернилами.

— Это мой родной язык.

— Нет, так не пойдет. В Риме никто не знает арамейского языка.

— Но я пишу это для моего народа, а не для римлян.

— Нет. — Клавдий покачал головой. — Для галилеян предназначено устное слово. Ты же сам сказал, что рыбаки не умеют читать. Да им это и не нужно. Твое написанное слово должно быть прочитано и понято за пределами Галилеи. Если ты напишешь загадками и, кроме того, на языке, который известен единицам, твое слово станет непонятнее изречений Сивиллы. Ты должен писать на греческом!

— Тогда это придется сделать тебе. Я говорю по-гречески, но писать не умею.

— Хорошо. — Клавдий взял доску, бумагу и тростинку, а чернильницу передал назареянину. — Начнем снова. — Порывшись в сумке, он выудил оттуда клочок ткани, затем взял со стола разрезанный лимон, выдавил его сок на папирус и тщательно растер тряпкой. Затем поднял лист бумаги к последним лучам солнца. Слова, написанные назареянином, исчезли вместе с испаряющимся лимонным соком. Бумага дрожала на ветру. Наконец Клавдий положил ее на доску и, чтобы посмотреть, как ложатся чернила, поставил крест. Так он всегда начинал документы. Чернила не расплывались. Еще бы! Бумага высшего качества. Клавдий сам следил за ее изготовлением. Уверенным почерком ученого, привыкшего, что все написанные документы предназначены только для него самого, Клавдий вывел несколько слов посередине сверху.

— Обычно я разговариваю с моим народом на арамейском языке, поэтому ты должен мне помочь подобрать правильные греческие слова, чтобы передать то, что я хочу сказать.

— Я готов, — ответил Клавдий.

Прошел целый час. Иешуа и Клавдий замерли, сидя напротив друг друга в лодке, силуэт которой становился все темнее, а вскоре совсем слился в беззвездным небом. Лампы слабо светили между ними. Вдруг одна погасла. Назреянин сел рядом с Клавдием.

— Мы должны грести одновременно.

Клавдий взглянул на него, оторвавшись от папируса.

— С удовольствием!

Он в последний раз просмотрел документ, с трудом разбирая слова в темноте — слова, сказанные назареянином и переведенные Клавдием, — и прочитал последние строки: