– Если я хотя бы почую измену, то лично зарублю его мечом, а командовать Третьей поставлю кого-нибудь другого. Ну, а пока прибереги свое дыхание для врага.

Бесспорно, не самый учтивый способ прерывать разговор, но ум сейчас поглощен был взвешиванием расстановки сил. Дело в том, что укрепления Рима существовали только на словах. Город вот уж две с лишним сотни лет как вырос за пределы Сервиевой стены[49], и хотя она все еще стояла, но, в сущности, перестала таковою быть, так как приспособилась под другие строения. Оставались и воротные башни, но живущие в них солдаты городских когорт годились лишь для разгона уличных потасовок, но никак не для обороны Рима от закаленных в боях легионов. За периметром старой стены город через Пинцианский холм[50] растягивался вниз до самого Тибра, и, пожалуй, единственным тамошним препятствием на пути Шестого легиона были платные ворота на Фламиниевой дороге, вблизи реки. Они, вкупе с неглубоким рвом и парой сторожевых башен, служили для сбора податей с проезжающих в обе стороны. Если вовремя не помешать, то легат Пастин попросту смахнет городские когорты и по Фламиниевой дороге двинется в сердце Рима. Это продвижение способна застопорить лишь стена с Фламиниевыми воротами. Здесь и определится успех или провал заговора. А с ними жизнь или смерть маленького Луция…

Мысль о сыне подстегнула, и мелькнул соблазн приказать людям перейти с шага на трусцу. Однако, в отличие от наймитов, разогнанных благодаря германцам, воинство Пастина было тяжеловооруженным, так что для преторианцев оказалось жизненно важно сберечь силы перед тем, как выйти на врага.

Также не давала покоя мысль о том, как там император со своими сановниками противостоит другим элементам заговора и в чью вообще пользу складывается борьба. Может, Нерона уже и в живых-то нет, а с ним и Палласа с Бурром и иже с ними, а ты поспешаешь лишь затем, чтоб ввязаться в тщетную битву с легионерами… Несмотря на все свои словеса о верности и чести, произнесенные с помоста, Катон, если что, вполне был готов переметнуться с одной стороны на другую, как только станет очевидным, что верх одержали заговорщики. Если вдуматься, ничто так не растлевает душу, как цинизм своекорыстных политиканов, чья свара лишь ознаменуется зряшной потерей сотен жизней его, Катона, боевых товарищей. А ведь никакой офицер не вправе посылать своих солдат на бессмысленную гибель, если ее можно избежать.

Впереди показалось черепичное пространство крыши Форума Августа[51]; значит, до Фламиниевых ворот уже недалеко. На конце улицы дожидались двое в туниках – преторианцы, посланные впереди колонны. Взмахом руки Катон остановил идущие сзади когорты и, направляясь на разговор с лазутчиками, поманил за собой Макрона. Где-то на расстоянии слышался приглушенный топот множества ног.