Пластинку, где левое крылышко бабочки, отодвинуть, на её место поставить верхнюю, потом справа, слева, ещё раз справа, теперь сбоку…

Прислушиваясь, не спускается ли кто по ступенькам, Попов достал мелко сложенную бумажку и развернул. Листок был пуст. Ага, писано невидимыми чернилами. Слыхали про такое.

Он подержал донесение над свечкой. Буквы не проступили. Странно.

Посмотрел на свет, понюхал, даже лизнул. Бумага как бумага.

И сделалалось Алексею тревожно. У посланника на письменном столе лежал целый ворох всяких бумажек. Неужто Витворт от душевной тряски, иначе именуемой нервёзностъю, перепутал листки? То-то выйдет оказия!

Хорошо, Алёша вовремя догадался посмотреть. Однако как поправить дело? Не скажешь ведь, что открыл шкатулку…

В отчаянных положениях, вроде нынешнего, голова у сыщика работала быстро. Он свернул бумажку, уложил обратно, поставил на место все хитрые пластиночки, кроме одной, самой первой.

Замысел был такой: объяснить Штрозаку, что нескладный резидент ошибся. Пускай секретарь скажет, что ларец-де закрыт неплотно, да предложит его отворить и затворить сызнова. А там уж его дело устроить так, чтоб посланник понял свою оплошность…

Если Витворт не станет этого делать или опять вложит пустышку, значит, почуял западню, и тогда всю игру нужно менять.

Времени до взрыва оставалось мало, мешкать было нельзя.

Алёша взлетел по ступенькам вверх, но на самой последней споткнулся — ни с того ни с сего вдруг закружилась голова. Вот некстати!

Он постоял несколько мгновений, опершись рукой о стену. Головокружение не проходило. Наоборот, усиливалось.

Усилием воли майор стряхнул дурноту и шагнул в тёмный двор, где снова был вынужден остановиться.

Это ему и помогло. Если бы вылетел из подвала с разбега, как собирался, его наверняка услышали бы двое посольских лакеев, по-английски «валетов», что стояли чуть поодаль, вполголоса переговариваясь.

Оба были при оружии: с саблями, с пистолетами за поясом. Это понятно — сегодняшней ночью жди погромов. Повалит голытьба чужеземцев бить, и кто не готов к обороне — пеняй на себя.

К слугам подошёл кто-то третий, заговорил. Штрозак! Вот кстати.

Зажав ноющие виски, Попов сделал шаг вперёд — и замер. Дуновение ночного ветра донесло слова:

— … and then kill the Muscovite, — наказывал валетам секретарь. Какого это московита он велит им убить? Похолодевший сыщик вжался в стену и напряг слух.

Штрозак продолжал:

— Я дал шпиону сонного зелья. Минут через пять или через десять он свалится и захрапит. Даже если не упадёт, всё равно будет, как сонная муха. Кремни из его пистолетов я вынул, шпагой махать у него не хватит сил. Сразу после взрыва прикончите его.