Гаврила, спокойный, немногословный, уверенный в себе, сразу нашел свое место в доме.

— Тихо ты! — не уставал он повторять. — Хабэас тиби[32], понял?

— Чего? — почтительно замирая, спрашивал придворный.

— А то, что неча глотку по-пустому рвать, — делал Гаврила вольный перевод латыни. — Замучили барыню, оглашенные…

Работы было невпроворот. У Аглаи Назаровны то озноб, то жар, то кашель начнет рвать легкие, то главная болезнь — жажда деятельности — доводит до судорог.

— Ваше сиятельство, оптимум мэдикамэнтум квиэс эст[33], — увещевал Гаврила. — Манэ ат ноктэ![34]

Княгиню очаровывали, гипнотизировали непонятные слова, и она покорно ложилась в постель, но, как деревянный ванька-встанька, не могла долго удержать свое тело в горизонтальном положении.

Гаврила прибегнул к крайней мере — влил в хилое тело Аглаи Назаровны лошадиную дозу настойки пустырника и, дабы усилить действие лекарства, принялся без устали читать, словно отходную молитву, «Салернский кодекс здоровья».

Аглая Назаровна слушала с радостным, просветленным лицом, но даже пустырник, даже мудрость Арнольда из Виллановы оказались бессильными против укоренившейся привычки — княгиня дня не могла прожить без скипетра и державы правосудия. Очередное судилище состоялось.

В тронной зале собралась вся дворня. Княгиня в кресле на возвышении, Прошка у ног, вокруг статские чины — приживалки, у стен воинские — гайдуки. Гаврила и Алексей стояли позади дворни, как почетные иностранные гости.

Паж, тщедушный и длинный, как выросший в тени подсолнух, вышел на середину залы и огласил очередной справедливый донос. Минутная тишина… Потом общий гвалт. От стены отлепился высокий чернобровый гайдук и пал перед барыней на колени, заголосила девка в белом вышитом сарафане, из-за трона выбежала француженка и театральным жестом стащила с головы парик, явив миру куцую безволосую голову. Суть дела состояла в том, что француженка завела бурный роман с гайдуком, а невеста гайдука, не будь дура, повторила подвиг Далилы — обстригла сонную француженку наголо. Кто был истец, кто обвиняемый — непонятно. И невеста, и француженка, и гайдук завели нескончаемое жалобное трио, словно в опере, когда все поют страстно, никто никого не слушает и каждый прав.

— Да что же это? — причитал скорбно Гаврила. — Что они все воют? Валериану им надо пить, а не судиться. Еще цветы ландыша помогают, и цветы боярышника. Но самый золотой компонент — пустырник. А барыню-красавицу надо бромом накачать. Крепка…

Тем временем карлица Прошка начала свою адвокатную деятельность и, поскольку дело касалось любви, повела защиту так прямо и забористо, что подданные грохнули хохотом, а Алексей покраснел и хотел было оставить помещение суда. Но его удержали чьи-то руки: «Не уходи. Придет и твой черед».