— Это сеньор Робер Рагенель, — отозвался Кэлвели, который уже давно служил в Бретани и хорошо знал бретонцев. — Говорят, он может унести на плечах лошадь. Особенно берегитесь ударов его стальной булавы: нет еще такой брони, что их выдержит. А вот и добрый Бомануар, значит, пора начинать.

Бретонский военачальник уже выстроил своих бойцов в одну шеренгу напротив англичан и теперь, выехав вперед, пожимал руку Бэмброу.

— Клянусь святым Кадоком, Ричард, какая радостная встреча! — воскликнул он. — Мы отлично придумали, как развлечься, не нарушая перемирия.

— Да, Робер, — ответил Бэмброу, — и мы вам очень признательны: я вижу, вы постарались выставить против нас достойных противников. И уж конечно, если всем суждено погибнуть, мало какие бретонские благородные дома не будут в трауре.

— Нет, среди нас нет никого из высокопоставленных бретонцев. Никто из Блуа, Леонов, Роганов или Конанов не принимает участия в сегодняшнем сраженье. Но все же мы — люди благородной крови, имеем гербы и готовы жертвовать жизнью ради наших прекрасных дам и из любви к благородным обычаям рыцарства. А теперь, Ричард, на каких условиях вы желали бы сегодня драться?

— До тех пор, пока одна из сторон больше не выдержит. Ведь так редко бывает, чтобы собралось столько отважных воинов, вот нам и пристало узнать друг друга получше.

— То, что вы говорите, Ричард, справедливо и благородно. Так мы и поступим. А в остальном, едва герольд возвестит о начале боя, каждый сражается, как ему угодно. Если же в схватку вмешается кто-либо со стороны, его тут же повесят на этом дубе.

Бомануар отсалютовал, опустил забрало и вернулся к своим. Французские поединщики пестрой, блестящей линией стояли, преклонив колена, перед старым епископом, который благословлял их на подвиги.

Герольды сделали круг по лугу, предупреждая зрителей. Потом остановились возле двух отрядов воинов, которые теперь выстроились друг против друга в две длинные шеренги, разделенные пятьюдестью ярдами травы. Забрала уже были опущены, и каждый воин с головы до ног был закован в металл: немногие — в рядную медь, большинство — в сверкающую сталь; лишь в темной глубине шлемов мрачным огнем горели суровые глаза. С минуту противники стояли, слегка пригнувшись и буравя друг друга взглядами.

Потом с громким «Allez!»[63] герольд опустил поднятую руку, и обе шеренги, приволакивая ноги, быстро, насколько позволяли тяжелые доспехи, устремились навстречу друг другу. Когда они сошлись на самой середине поля, раздался оглушительный грохот и звон металла, как будто шесть десятков кузнецов разом ударили по наковальням. И тут же неистово завопили и заорали зрители, одни подбадривая англичан, другие — французов. Крики все усиливались и наконец заглушили даже шум битвы.