Когда последние звуки гимна достигли слуха присутствующих, боязливые взгляды украдкой устремились на отца покойной и тихий, сдержанный шепот пробежал среди собравшихся. Мунро обнажил свою седую голову и окинул взглядом окружавшую его толпу робких, тихих женщин. Потом, сделав знак разведчику, он проговорил:

– Скажите этим добрым женщинам, что убитый горем старик благодарит их…

Голова Мунро снова упала на грудь, и он опять начал погружаться в прежнее оцепенение, но тут молодой француз, о котором упоминалось раньше, решился слегка дотронуться до его локтя. Когда ему удалось обратить на себя внимание погруженного в печаль старика, он указал ему на группу молодых индейцев, несших легкие, плотно закрытые носилки, а затем поднял руку вверх, показывая на солнце.

– Я понимаю вас, сэр, – проговорил Мунро с напускной твердостью, – я понимаю вас. Это воля провидения, и я покоряюсь ей… Кора, дитя мое! Если бы молитвы убитого горем отца могли иметь какое-либо значение для тебя, как счастлива была бы ты теперь!.. Идемте, джентльмены, – прибавил он, оглядываясь вокруг с величественным видом, хотя страдания, исказившие его измученное лицо, были слишком велики, чтобы он мог скрыть их. – Мы отдали последний долг. Идемте же отсюда.

Хейворд повиновался приказанию и покинул место, где, как он чувствовал, каждое мгновение мог потерять самообладание. Пока его спутники садились на лошадей, он успел пожать руку разведчику и подтвердить, что непременно встретится с ним в расположении британской армии. Потом он вскочил в седло и, пришпорив коня, поехал рядом с носилками, откуда доносились тихие, сдавленные рыдания Алисы – единственное, что выдавало ее присутствие.

Все белые люди, за исключением Соколиного Глаза, – Мунро с опущенной на грудь головой, Хейворд и Давид, ехавшие в грустном молчании в сопровождении адъютанта Монкальма и его свиты, – проехали перед делаварами и вскоре исчезли в густом лесу.

Делавары не забыли тех, с кем их связало общее горе. Многие годы спустя в их племени все еще ходила легенда о белой девушке и молодом воине-могиканине. От разведчика они узнали впоследствии, что Седая Голова вскоре умер, а Щедрая Рука увез его белокурую дочь далеко, в поселение бледнолицых, где она наконец перестала лить слезы и лицо ее снова озарилось улыбкой. Но это события уже более поздних лет. А пока Соколиный Глаз вернулся к месту, куда его влекло с невыразимой силой.

Он поспел как раз вовремя, чтобы бросить прощальный взгляд на Ункаса, которого делавары уже обряжали в его последнюю одежду из звериных шкур. Индейцы остановились, чтобы дать разведчику возможность бросить долгий любящий взгляд на черты усопшего; потом тело Ункаса завернули и больше не открывали его. Процессия, похожая на первую, двинулась в путь, и вскоре все племя собралось вокруг временной могилы молодого вождя – временной, потому что в свой день и час останкам его предстояло упокоиться среди могил предков.