– Да ведь Натти охотник, охота его промысел, – возразил Керби. – Закон о том, что нельзя бить оленей, относится не к таким, как Натти Бампо.

– Закон один для всех, – заметил Хайрем, уже начав побаиваться за свою собственную персону. – И он особенно строг к тем, кто нарушает присягу.

– Послушайте-ка, сквайр Дулитл, – проговорил бесстрашный лесоруб, – плевал я и на вас и на ваши присяги. Но коли уж я пошел и отшагал так много, я зайду к Натти, потолкую со стариком. Может, он меня угостит хорошим куском жареной оленины.

– Ну, если тебе удастся войти в хижину мирно, тем лучше, – сказал магистрат. – Драки да буйство мне вовсе не по душе. Я всегда предпочту спокойное поведение.

Шли они очень быстро и вскоре очутились подле хижины охотника. Хайрем почел благоразумным остановиться возле верхушки поваленной сосны, которая служила рогаткой, прикрывавшей доступ к хижине со стороны поселка, но Керби не любил откладывать начатое дело. Он приложил ладони рупором ко рту и заорал во все горло. Собаки выскочили из своих конур, и почти одновременно в дверях хижины показалась покрытая редкими седыми волосами голова Натти.

– Ложись, ложись, ты, старый дурень! – приказал Натти Гектору. – Или тебе все еще мерещатся пумы?

– Эй, Кожаный Чулок, у меня к тебе дело! – крикнул Билли. – Тут тебе наши судейские написали письмецо, а меня наняли почтальоном, чтоб я, значит, передал тебе его.

– Какое же у тебя может быть ко мне дело, Билли Керби? – спросил Натти. Он перешагнул через порог и, приставив к глазам руку козырьком, чтобы защитить их от лучей заходящего солнца, разглядывал посетителя. – Участка у меня нет, и вырубать мне нечего, да и к тому же я скорее посажу в лесу шесть деревьев, чем вырублю хоть одно, бог тому свидетель… Замолчи, Гектор, иди-ка к себе в конуру!

– Ну что ж, старина, – громогласно заявил лесоруб, – так оно для меня только лучше, сажай побольше! Но мне надо сделать то, что мне поручено. Вот тебе письмо, Кожаный Чулок. Умеешь читать – читай, а коли нет, тут рядом сквайр Дулитл, он тебе все разъяснит. Похоже на то, приятель, что ты двадцатое июля принял за первое августа, только и всего.

Натти уже заметил Хайрема, прятавшегося за толстый ствол дерева, и все добродушие его тотчас исчезло, уступив место явному недовольству и подозрительности. Повернув голову, он заглянул в хижину и проговорил что-то вполголоса. Затем голова его снова появилась в дверях, и он сказал:

– У меня тут ничего для вас нет. Отправляйтесь-ка восвояси, пока я не задал вам хорошей трепки. Против тебя, Билли Керби, я зла не имею. И чего ради беспокоишь ты старика, который не причинил тебе никакого вреда?