– Но ведь, кажется, к утру ветер стал другой. Там, куда я ездил, погода переменилась.

– И здесь у нас тоже. Я это отметил.

– Что-то не вижу.

– Как это "не вижу"? – проговорил дворецкий несколько ворчливым тоном. – А это что? Вот отметка, как раз напротив норд-норд-оста, и тут я еще пририсовал дужку, восходящее солнце, чтоб, значит, показать, что дело было в утреннюю вахту.

– Да-да, все понятно. Но где же отмечено, что ветер переменил направление?

– Неужто не видите? Вот чайник, из носика у него валит пар – сначала вверх, а потом малость отклоняется к зюйд-зюйд-весту. Вот это, стало быть, и значит "ветер переменился". Ну, а дальше, там, где вы нарисовали мне голову борова, рядом с компасом…

– Борова? Ага, ты хочешь сказать – Борея. Так зачем же ты провел линии от его рта ко всем сторонам света?

– Это не моя вина, сквайр, это все ваш треклятый климат. Вот, скажем, сегодня. Ветер дул по всему компасу, а в полдень завернул небольшой ураган – вон он у меня помечен. Я помню, однажды такой же вот зюйд-вест – дело было на Ла-Манше – дул три недели подряд, да еще сеял дождик, так что умываться можно было водой не из бочки, а прямо из небес.

– Хорошо, хорошо, Бенджамен, – остановил его шериф, записывая в журнал. – Кажется, я понял. Так-так, над восходящим солнцем туча, значит, утро было туманное.

– Ну понятно.

– Вчера было воскресенье, и ты отметил, сколько длилась проповедь. Раз, два, три, четыре… Как, неужели мистер Грант читал ее сорок минут?

– Да, что-то вроде того. По моим песочным часам вышло, что говорил он добрых тридцать минут. Теперь присчитайте время, которое я потратил, чтобы, перевернуть часы, да прикиньте еще пару минут, потому что проделал я это не очень-то ловко.

– Послушай, Бенджамен, по твоим подсчетам проповедь эта получается что-то уж очень длинная. Не может быть, что тебе понадобилось десять минут на то, чтобы перевернуть часы.

– Да видите ли, сквайр, пастор говорил так торжественно, я даже глаза закрыл, чтобы обдумать его слова получше, ну вот как прикрывают иллюминаторы, чтоб было поуютнее. А когда я снова их открыл, народ уже собрался уходить. Вот я и прикинул: минут десять пошло на то, чтобы перевернуть часы, и… А глаза-то я зажмурил всего на минуту…

Э, мистер Бенджамен, не клевещи зря на духовное лицо ты просто-напросто заснул во время проповеди. – Ричард записал в журнале, что проповедь мистера Гранта длилась двадцать девять минут. – А что это у тебя тут изображено против десяти часов утра? Полная луна? Она что же, появилась среди дня? Говорят, такие случаи бывают, мне доводилось слышать. А что рядом с ней? Песочные часы?