– Да, вы посылали ему деньги до тех пор, пока…

– Мои письма стали приходить обратно нераспечатанными. Характером твой отец походил на тебя: порой он бывал излишне тороплив и резок. Но, возможно, тут была и моя вина, – сказал судья, как бы с упреком самому себе. – Быть может, я, как всегда, заглядывал слишком далеко вперед, слишком тщательно рассчитывал. Признаться, для меня было тяжким испытанием позволять человеку, которого я искренне любил, на протяжении семи лет думать обо мне дурно, и все это для того, чтобы он смог в свое время открыто заявить о своих правах на имущество и получить компенсацию за убытки. Но, если бы он прочитал мои последние письма к нему, ты бы знал всю правду. Те, что я послал ему в Англию, твой отец прочитал, об этом сообщил мне мой поверенный. Твой отец умер, Оливер, зная все. Он умер моим другом, и я был убежден, что ты погиб вместе с ним.

– Мы были бедны и не могли оплатить проезд за двоих, – ответил юноша с необычайным волнением, которое охватывало его всякий раз, когда разговор касался плачевного положения его семьи. – Я дожидался возвращения отца, и, когда до меня дошла печальная весть о его гибели, у меня не оставалось ни гроша.

– И что же ты предпринял, мой мальчик? – спросил Мармадьюк с дрожью в голосе.

– Я поехал разыскивать деда. Я понимал, что он остался без всяких средств к существованию теперь, когда перестали приходить деньги от его сына. Добравшись до места, где жил старый майор Эффингем, я узнал, что он выехал неизвестно куда, хотя наемный слуга, покинувший старого человека в его бедности, после моих настойчивых расспросов признался, что моего деда увез какой-то старик, бывший слуга майора. Я тотчас догадался, что это был Натти, потому что мой отец часто…

– Так, значит, Натти был слугой твоего деда? – воскликнул судья.

– И этого вы тоже не знали? – спросил явно изумленный юноша.

– Как мог я это знать? Я никогда не встречался с майором Эффингемом, при мне никто не упоминал тогда имени Бампо. Для меня Натти был всего лишь охотник-траппер, лесной житель. Таких здесь немало, и потому он не вызывал во мне особого интереса.

– Натти вырос в семье моего деда, служил ему на протяжении многих лет, сопровождая его во всех походах на Западе, где и пристрастился к лесам. Его оставили здесь как "туземца" на земле. Могиканин – мой дед когда-то спас ему жизнь – уговорил делаваров отдать майору эту землю, когда те приняли моего деда как почетного члена своего племени.

– А отсюда, стало быть, и разговоры о твоей "индейской крови"?

– Да, это моя единственная "кровная" связь с индейцами, – ответил Эдвардс, улыбаясь. – Майор Эффингем стал как бы сыном могиканина, в то время одного из величайших людей своего народа, и мой отец, посетивший делаваров, когда был еще мальчиком, получил от них прозвище "Орел", вероятно, за свой орлиный профиль. Это прозвище перешло и на меня. Другого родства и связей с индейцами у меня нет, хотя, признаюсь, судья Темпл, порой я готов был пожелать, чтобы именно таким было – и мое происхождение и мое воспитание.