Светлый фон
Центурион побежал от него прочь тяжелой рысью. Сразу оживилось поджаренное на солнце оцепление, солдаты, стоящие под крестами, даже лошади — и те затоптались на месте, предчувствуя, что скоро окажутся вдалеке от этого выжженного, воняющего кровью, потом и мукой места.

Центурион протопал до коновязи, ловко вскочил на спину вороного легконогого коня и мгновенно преобразился. Казалось, что он сбросил лет десять, а, может, и больше. Конь, почуяв твердую руку хозяина, пошел боком, выровнялся и шагом понес всадника к крестам. Подскочивший к центуриону воин передал тому копье…

Центурион протопал до коновязи, ловко вскочил на спину вороного легконогого коня и мгновенно преобразился. Казалось, что он сбросил лет десять, а, может, и больше. Конь, почуяв твердую руку хозяина, пошел боком, выровнялся и шагом понес всадника к крестам. Подскочивший к центуриону воин передал тому копье…

Это был конец, но это не пугало меня и не могло испугать Иешуа. Всевышний проявлял свое милосердие рукой римского солдата и острием его копья.

Это был конец, но это не пугало меня и не могло испугать Иешуа. Всевышний проявлял свое милосердие рукой римского солдата и острием его копья.

Я услышал, как горько и тоскливо ночной птицей вскрикнула Мириам, как зарыдала мать Иешуа, и другие женщины вторили ей…

Я услышал, как горько и тоскливо ночной птицей вскрикнула Мириам, как зарыдала мать Иешуа, и другие женщины вторили ей…

Слезы катились и из моих глаз, и они были так горячи, что обжигали иссушенную кожу щек.

Слезы катились и из моих глаз, и они были так горячи, что обжигали иссушенную кожу щек.

Центурион подъехал к кресту Иешуа и легким движением кольнул того между ребрами. Острие пилума скрылось в груди га-Ноцри, достало до сердца и выскользнуло прочь. По грязному боку того, кого называли машиахом, потекла густая темная кровь. Иешуа выгнулся, но вбитые в кисти и ступни гвозди надежно держали его. Он лишь слегка оторвался от седекулы[53] и сразу обмяк. Голова его, увенчанная терновым венком, завалилась набок. Из-под впившихся в кожу шипов все еще стекали красные ручейки, но га-Ноцри был уже мертв.

Центурион подъехал к кресту Иешуа и легким движением кольнул того между ребрами. Острие пилума скрылось в груди га-Ноцри, достало до сердца и выскользнуло прочь. По грязному боку того, кого называли машиахом, потекла густая темная кровь. Иешуа выгнулся, но вбитые в кисти и ступни гвозди надежно держали его. Он лишь слегка оторвался от седекулы и сразу обмяк. Голова его, увенчанная терновым венком, завалилась набок. Из-под впившихся в кожу шипов все еще стекали красные ручейки, но га-Ноцри был уже мертв.