Центурион деловито заколол хохочущего Вар-Раввана, потом вонзил пилум в сердце Дисмаса, еще одним ударом прервал кашель Гестаса.

Кончено.

Над головами собравшихся на Лобном месте пронесся порыв ветра, пахнущего пылью и дождем. Снова громыхнуло, и потемневшее небо над пустыней лопнуло от удара молнии.

Остатки зевак быстрым шагом направились к городским воротам — приближался хамсин, гром и молнии предвещали ливень, и смотреть уже было не на что. Везде в римских провинциях тела оставляли гнить на кресте до тех пор, пока разложившиеся куски плоти не растаскивали птицы. Здесь же, в Иудее, отдельным эдиктом римская власть разрешала снимать распятых с креста до наступления ночи и хоронить их в позорных могилах. В другой могиле, согласно иудейскому обычаю, хоронили орудие пытки и умерщвления — сами перекладины, к которым были прибиты казненные.

Мне нужно было уйти, но я стоял, не в силах отвести взгляд от мертвого тела человека, которого я любил. Я просто не мог уйти.

Четыре креста стояли на Голгофе в тот страшный день.

Четверо умерли на них за Эрец Израэль.

И один из них был распят по моей вине.

Я предал его на смерть.

— Я помню, — сказал Пилат глухим голосом. — В начале десятого часа того дня, перед самым хамсином, ко мне пришел га-Рамоти.