Стало смешно.

– Молодец, – похвалил он. – Злой… Значит, воровские взятки не берешь.

– Что? Взятки? Ты что, предлагаешь взятку?

– А возьмешь?

– Сдаем в камеру хранения! – окончательно решил очкарик, что-то почувствовав.

– Ребята, не прощу! – еще раз предупредил Бурцев. – Снимайте наручники. Буду сидеть здесь.

– Не пойму, что он бормочет? – крашеный поморщился и снял с вешалки резиновую палку, ткнул ее концом в грудь. – Чего ты хочешь?.. Ты можешь говорить нормально? Ну?!

– Не трогай его, Рома. – Очкарик наконец дозвонился, вызвал конвой и вдруг достал ключик, стал расстегивать наручники.

– Похлопочу, чтобы наградили часами, с надписью, – пообещал ему Бурцев. Только не сдавай в камеру, Жора!

– Ну ты крутой! – пропел крашеный удивленно и стал вешать палку на место.

В этот момент в коридоре загремели ботинки, и не одна пара, – Сергей ощутил ветерок долгожданной суматохи. Кто-то приоткрыл дверь, и в ту же секунду очкарик бросился к ней, оставив висеть наручники на правой руке Бурцева, высунулся и обернулся с лицом покойника, белый и страшный.

– Что? – спросил крашеный, заметно розовея. Они вышли, оставив дверь нараспашку, и Бурцев услышал отчетливый шепот крайнего отчаяния:

– Это звездец, мужики!..

Сергей отцепил клешни наручников – ключик остался в замке, – с силой ударил ими в стену и принялся разминать руки, прохаживаясь между столами.

И подумал вслух:

– Ну теперь, суки, я вам устрою!

А за дверью снова сказали про «звездец» и как-то неслышно удалились, поскольку через минуту, когда Бурцев выглянул, в полуосвещенном казенном коридоре тишина стояла необыкновенная, словно на оставленном командой корабле.

Можно было идти на все четыре стороны, однако он вернулся в кабинет и сел на стол. Эти двое бежали из кабинета, оставив ключи, торчащие из сейфового замка – читай оперативные материалы, бери что хочешь. Не вставая с места, он дотянулся, откинул дверцу, небрежно переворошил бумаги и пластиковые папки и подумал: «Неплохо бы сейчас все это вынести и спалить». Однако замкнул сейф и спрятал ключи в карман.

– Вам и так звездец! – опять подумал он вслух, ощущая прилив какой-то веселой злобы и жажды глумления. – Ничего не прощу…

Нижняя челюсть враз потяжелела, и кровь застучала не в ушах, а в кистях рук, сжатых в кулаки.