— Посадите ее в мою машину, — распорядился Заремба. — А этих — в контору.

Здесь оставить засаду. Брать всех, кто придет.

Он снова позвонил Луговому, кратко, на эзоповом языке, обрисовал ситуацию и спросил напоследок, нет ли в конторе какого-нибудь шума вокруг скандала на правительственном заседании.

— Да нет, вроде бы все спокойно, — отозвался тот. — Ничего не слыхать.

— Все равно, сходи в столовую, — посоветовал Заремба. — Послушай радио.

Я позже перезвоню.

В конторской столовой можно было имеющему уши услышать или получить всю информацию о внешней и внутренней жизни, в том числе и строго секретную.

И если во всех прочих очередях России передавались домыслы и сплетни, в этой очереди каждое оброненное слово можно было начертать на скрижалях.

Еву пристегнули наручниками к петле над задней дверцей — пока несли в машину, успела кого-то укусить. Ехать с ней, несмотря на тонированные стекла, все-таки было неприлично, — лицо в крови, — поэтому Заремба подсел рядом и оставшейся от киллеров «фантой» умыл ее, стряхнул с платья пыль.

— Будешь хорошо себя вести — руки вправлю, — пообещал он. — Но все равно теперь так уж не попрыгаешь. На всю жизнь будут застарелые вывихи. Чуть неловко дернешься — сустав и вылетит.

Ее восточное лицо оставалось непроницаемым, разве что после мытья апельсиновым напитком кожа пожелтела еще сильнее.

Заремба снял с пояса пейджер и повесил его на зеркало — вдруг вспомнит о нем начальство и попросит позвонить, — вырулил на Сретенку и покатил вперед, без определенной цели, до ближайшего тихого угла, сквера или пустыря, где можно спокойно допросить пришелицу. И допрос начал уже по дороге, предварительно вытряхнув сумочку Евы на пассажирское сиденье.

Кроме редкого, австрийского пистолета «литтл Том», помады, теней, темных очков и прочих дамских принадлежностей, оказался паспорт на имя Айны Исумото, уроженки Бурятии, с московской пропиской и удостоверением помощника депутата Гоаударственной Думы.

— Почему же тебя зовут Евой? — спросил он, наблюдая за пассажиркой в зеркало. — Или ты в самом деле первая женщина на Земле? И от тебя пойдет новый человеческий род?

Она по-прежнему молчала, сидя с закрытыми глазами, будто молилась про себя.

— Сказала бы хоть словечко, а то я твоего голоса не слышал. Ты хоть по-русски-то понимаешь? Шипишь, как змея, и больше ничего.

Под светофором он вскрыл пудреницу, затем помаду и тщательно осмотрел столбик красящего вещества, попробовал проткнуть его шпилькой — не вышло: маслянистая помада намазана только сверху, внутри твердый стержень. Это мог быть портативный радиомаяк — штука у пришельцев обязательная.