Все люди из подразделения Зарембы были задействованы в Питере, поэтому в Карелию вылетела сборная команда из многих отделов. Едва уместились в самолете ЯК-40, вылетевшем спецрейсом из Москвы прямо к месту событий — на брошенный военный аэродром. Предупрежденная диверсия на атомной станции, а потом еще и штурм «логова» диверсионно-разведывательного формирования всколыхнул контору и фамилия Зарембы билась под потолками высоких кабинетов, как случайно залетевшая птица.

Знающие толк в оперативном деле, способные понять и оценить произошедшее начальники тихонько поздравляли виновника переполоха, однако сам он, не менее других ошеломленный стремительными действиями Поспелова, все время чувствовал смутное беспокойство и выглядел хмурым, озабоченным в точности как спецпрокурор, летевший в составе сборной команды. Не так-то прост был «бермудский треугольник», чтобы покончить с ним одним махом, одним даже самым удачным штурмом. Да, предотвратить акцию пришельцев диверсию на станции — при наличии информации, умных голов императивности было легче это всего лишь один вектор приложения сил таинственных еще пока обитателей «треугольника». Даже по той скудной информации, которую успели добыть в Карелии, подобных областей деятельности у них не менее десятка. Так что торжествовать победу было еще рано.

Группа быстрого реагирования, тоже сборная, вылетела двумя часами раньше и уже приступила к негласному прочесыванию и розыску оставшихся в сопках и необнаруженных пришельцев. Объявлять крупномасштабную операцию «Гроза-2» не имело смысла, хотя отдельные ее механизмы были приведены в действие дополнительными нарядами перекрыта государственная граница, усиленные сотрудниками спецслужбы милицейские кордоны взяли под контроль все дороги, а поднятый в воздух самолет-разведчик вел тщательное наблюдение за районом.

Конторское руководство относилось к произошедшему весьма сдержанно: всех смущала пожарная десантура, отличившаяся в «бермудском треугольнике», и позиция Зарембы, утверждающего, что в данном случае даже самый крутой спецназ не принес бы лучших результатов.

Основные претензии пока высказывались лишь по поводу почти полной ликвидации диверсионно-разведывательного формирования — так теперь именовались «драконы».

Единственный пленный не совсем устраивал начальство, и потому Зарембе строго-настрого приказали оставшихся «диверсантов» брать только живыми.

Вся эта прилетевшая сюда к шапочному разбору гвардия была Зарембе давно знакома, в чем-то близка и понятна — мужики где-то в глубине души своей все понимали и принимали, но были уже в том состоянии и положении, что не могли безрассудно отдаться стихии чувств. Да, им еще позволялось совершать необдуманные поступки, но только из ряда неофициально разрешенных, например, они могли собраться в сосновом бору, раскупорить бутылку водки и, дожидаясь, когда дожарятся шашлыки, выпить, закусывая крупнонарезанным куском хлеба. В этом мужицком деле чувствовалось еще что-то от прошлого, от вечного — чарка вина после битвы, братина на пиру, сто наркомовских граммов; однако уже курился сладкий, дразнящий дымок от шашлычниц, предусмотрительно притащенных сюда из столицы расторопными адъютантами и просто прихлебателями. Да ведь и битвы-то не было…