— А теперь нам пора завтракать.

— Так вы имеете обыкновение завтракать?

— Конечно, притом каждый день и с величайшей пунктуальностью.

— Но зато я никогда не завтракаю. Из-за моих каналий-крестьян у меня не остаётся на это времени.

— В таком случае, поскольку я лишён удовольствия иметь дело с этими канальями, прикажите подать мне завтрак.

— Конечно же, раз вам необходимо завтракать, я велю, чтобы каждое утро для вас готовили кофе с молоком.

Я сделал гримасу — летом в деревне, на свежем воздухе, когда аппетит не оставляет желать лучшего, обходиться какой-то чашкой кофе! Это уже выходило за пределы неудобств и делалось опасным для жизни. Однако я опять сдержался и продолжал:

— Не соблаговолите ли приказать вашему слуге причёсывать и меня, когда у вас не будет в нём надобности.

— А разве вы не имеете камердинера?

— Я непременно привёз бы его, если бы мог предположить, что подобная просьба затруднит вас.

— Меня это ничуть не затрудняет, просто я опасаюсь, как бы вам не пришлось подолгу ждать.

— Не извольте беспокоиться, я терпелив. Кстати, я ещё должен просить вас о ключе для моей комнаты. Дело в том, что со мной важные бумаги, принадлежащие другим особам, за которые я несу ответственность.

— И у вас нет чемодана?

— Не могу же я поминутно открывать и закрывать чемодан.

— Послушайте, синьор Казанова, в моём доме вы можете ничего не опасаться.

— Я нисколько в этом не сомневаюсь и никогда не решился бы обвинить вас, если бы даже и затерялось какое-нибудь письмо, хотя это стало бы истинной моей погибелью.

Он улыбнулся и некоторое время раздумывал. Потом велел парикмахеру сказать управляющему, чтобы тот навесил на мою дверь замок и выдал мне ключ. Я же тем временем приметил на ночном столике восковую свечу и книгу. “Сам жжёт восковые сечи, а меня отравляет сальными”, — подумал я, машинально перебирая листы книги, которая содержала не лишённые интереса гравюры.

— Чёрт возьми! — вдруг воскликнул он. — Не трогайте это!

— Конечно же, — отвечал я, — молитвенник предмет священный, но не беспокойтесь, я никому не проговорюсь.

Произнеся эти слова, я покинул его, предварительно попросив сказать кухарке, чтобы она принесла мне бульон и шоколад, если у неё вдруг не окажется кофе. Возвратившись к себе в пещеру, ибо это была самая настоящая пещера, я предался печальным размышлениям о предстоящем мне приятном времяпровождении. Я испытывал жесточайшее искушение уехать, даже невзирая на тощее состояние моего кошелька, однако же отказался от подобного решения, которое, будучи оскорбительным для Торриано, могло привести к дурным последствиям. Главное моё неудобство заключалось в отвратительной свече, и я решился спросить у слуг, не велено ли принести мне восковых свечей. По прошествии часа слуга подал мне жалкую чашку кофе, уже смешанного с молоком и сахаром. Я рассмеялся, так как иначе надо было швырнуть ему поднос в лицо.