Город, в котором еще вчера ключом била жизнь, сейчас был пуст. Распахнутые двери, раскрытые настежь ворота. Все молчало. И это мертвое молчание было так тоскливо и страшно, что напомнило мне сказку о царевне, спящей в мертвом, обезлюдевшем городе.

— Надо б циркулировать назад, товарищ командир, — тихо сказал Никифор. — Кому тут быть? Все ушли, пусто…

В эту минуту из старинного подъезда с настежь распахнутыми дверьми вышла женщина.

— Русские… Слава тебе господи, свои, — с тихой радостью произнесла она, — а мы думали, все наши уже ушли.

— А вы что ж, гражданка, не уходите? — остановив машину, спросил Никифор.

— Куда идти-то? Муж третий год в параличе лежит… без меня через день помрет. Да и самой седьмой десяток, — она махнула рукой. — А вы чего, сыночки, задержались? Ведь проклятый фашист, говорят, под городом.

Над Вязьмой, в сторону Москвы, шли «юнкерсы». Они тяжело гудели, пулеметная дробь охранявших их «мессеров» заглушила слова старухи.

— Пошли на Москву, окаянные, — с ненавистью сказала женщина.

Мы поехали дальше. Вот и знаменитый собор. Большое красно-белое церковное здание с пристройками и подворьем, в одном из которых жили журналисты.

Никифор подвел машину вплотную к стене собора. Одна из башен, окружавших собор, была наполовину сбита: кирпич, куски извести, камень валялись вокруг.

Я вбежал в темное, холодное помещение. Зажег фонарик, окликнул раз, другой — никого. Прошел по коридору, вошел в комнату — никого, а над столом висела крепко пришпиленная кнопками бумага:

«Все уехали в Москву, но мы все равно вернемся. Победа будет за нами».

«Все уехали в Москву, но мы все равно вернемся. Победа будет за нами».

И подпись:

«Валя Комова».

«Валя Комова».

Я положил записку в карман и поспешил обратно. Садясь в машину, взглянул на противоположную сторону улицы. Там была городская библиотека, которую так часто навещали в эти дни мы, корреспонденты. Библиотека, в которой работали тихие, милые, гостеприимные люди.

И вот сейчас, оставляя Вязьму неизвестно на какой срок, может быть, и надолго, нельзя, невозможно было не зайти, не попрощаться с книгами, с этими старинными, высокими, продолговатыми, прохладными комнатами, в которых в ряд стояло много полок, книжных шкафов. Может быть, и кто-нибудь из библиотекарей, из тех радушных, хороших людей, остался там…

— Обожди, Никифор, я сейчас…

— Куда, товарищ майор? Мыслимое ли дело, кругом фашист, тикать отсель надо…