— Это, по-моему, неопровержимое доказательство, — нерешительно поддержал его Нариндра.

— Это Барбассон! — упорствовал Рама. — И я прекрасно понимаю, почему он ждет ночи, чтобы явиться сюда.

Сердар для очистки совести навел еще раз на яхту подзорную трубу. В ту же минуту индусы увидели, как он побледнел… Не успели они еще обратиться к нему с вопросом, как Сердар с совершенно расстроенным лицом и сказал шепотом:

— Это Барбассон! Он также смотрел в подзорную трубу и, узнав меня, три раза притронулся указательным пальцем к губам, как бы в знак молчания. Затем он протянул руку к западу, что я понимаю так: как только наступит ночь, я буду у вас. Ты был прав, Рама, — в Нухурмуре случилось что-нибудь особенное.

— Или только готовится еще!

— Что ты хочешь сказать?

— Подождем до вечера; объяснение будет слишком долгим и не обойдется без восклицаний, жестов удивления, компрометирующих выражений лица… и без этого уже довольно… Нариндра меня понимает.

— Если ты все время будешь говорить загадками…

— Нет! Ты знаешь, Сердар, как мы тебе преданы, так вот, одолжи нам еще несколько секунд, ну, несколько минут, солнце уже скоро сядет… Мы хотим объясниться непременно в присутствии Барбассона; сердце говорит мне, что нам при нем легче будет объяснить то, что мы хотим тебе сообщить.

— Однако…

— Ты желаешь… пусть будет по-твоему! Мы скажем тебе, но предварительно дай слово исполнить то, о чем мы тебя попросим.

— О чем же это?

— Мы вынуждены сказать, что нарушим молчание только с этим условием.

— Как торжественно! — сказал Сердар, невольно улыбаясь, несмотря на все свое волнение. — Ну! Говори же!

— Прикажи немедленно, не спрашивая у нас объяснения, заковать Рам-Шудора и посадить его в трюм.

— Я не могу сделать это, не зная, на каком основании вы требуете такого приказа, — отвечал Сердар с удивлением.

— Хорошо, тогда подождем Барбассона.

Сердар не настаивал, так как знал, что друзья не будут говорить, а потому оставил их, чтобы отдать необходимые приказания на ночь и распорядиться относительно сигнальных огней, — необходимая предосторожность при стоянке на якоре во избежание столкновения с другими проходящими мимо судами. Затем он поднялся на мостик, чтобы как-нибудь убить время и поразмышлять на свободе… Он не мог понять, на каком основании обратились к нему друзья с такой просьбой… Она так мало согласовывалась с тем, как они недавно защищали Рам-Шудора, что он принял ее за самую обыкновенную уловку, за желание прекратить всякий дальнейший спор… Рам-Шудор со времени своего отъезда не сделал ничего, чем можно было бы оправдать такую суровую меру; к тому же он предназначал ему весьма деятельную роль в последующих событиях, а если бы факир исчез со сцены, то он вынужден был бы радикально изменить весь свой план… впрочем, он посмотрит! И это необъяснимое появление Барбассона, таинственный способ действия… все это до такой степени заинтриговало его, что все личные заботы отошли у него на задний план. Он не выпускал из виду маленькой яхты, и когда стало совершенно темно, заметил, как от нее отделилась черная точка и направилась в сторону «Дианы»; минут пять спустя к шхуне пристала лодка — и Барбассон, плотно запахнутый в матросский бушлат, чтобы никто не мог его узнать, моментально выскочил на борт.