Когда солнце взошло в этот великий для него день, он был готов ко всему. Волнение бесследно исчезло из его сердца; он готовился совершить в высшей степени правое дело, хотя люди, вероятно, осудят способ, которым он пользовался для этого. Но совесть заранее оправдывала его, потому что правосудие было бессильно помочь ему исправить свою ошибку. Кончив все эти приготовления, он призвал к себе своих друзей, выказавших желание помочь ему в его предприятии.

— Обнимем друг друга, — сказал он им, — сегодня, быть может, последний день, когда все мы вместе; для меня, для меня одного вы жертвуете, — тут голос его дрогнул, — я не прав, быть может, соглашаясь…

Ему не дали кончить. Нариндра и Рама протестовали против его слов, прижав его крепко к своей груди, а Барбассон в это время клялся и божился, говоря, что он имеет право распоряжаться своей жизнью, как ему нравится, что он никого не оставляет после себя и что, наконец, это вовсе не такой уж драгоценный подарок, чтобы Сердар так высоко ценил его!

Настаивать было больше невозможно, и Сердар, предполагавший в последнюю минуту возвратить данное слово тому из трех, кто выскажет сожаление о своем решении, удовольствовался тем, что крепко пожал всем руки, говоря:

— Итак, до вечера!..

* * *

Обед, предшествовавший балу в загородном доме сэра Уильяма Брауна, был великолепен; его смело можно было сервировать на царском столе в торжественный день. Никогда еще не присутствовал Барбассон на подобном празднестве; он заказал себе на скорую руку фрачную пару у одного из портных Пуант-де-Галля и украсил его большим бантом ордена Христа. Можете представить себе нашего провансальца в этих доспехах с его простым лицом, покрытым целым лесом взъерошенных бакенбард, черных, как смоль, и шапкой волос на голове, доходивших чуть ли не до самых бровей и остриженных теперь «под ежика», с кирпичным цветом лица и огромными руками, сутуловатого, с шатающейся морской походкой из-за морской качки… Тип истинного матроса с берегов Прованса.

Однако происхождение имеет такое значение в глазах англичан, что одного его титула — его считали герцогом и пэром — достаточно было для того, чтобы его находили в своем роде изысканным и, главное, оригинальным. К счастью для него, никто из приглашенных не знал португальского языка. Но если бы случайно и нашелся такой, то Барбассона нисколько бы не смутило: он просто-напросто заговорил бы с ним на провансальском наречии.

За столом он сидел по правую сторону от жены губернатора, ибо среди присутствующих, за исключением сэра Уильяма, не было никого равного ему по своему происхождению и положению, занимаемому в обществе. Всякий на его месте чувствовал бы себя неловко от несоответствия между почетом, который ему оказывали, и его настоящим положением, но Барбассон принимал это как должное. Поведение его в продолжение всего вечера отличалось поразительной смелостью и фамильярностью, присущей морякам; англичане находили это весьма оригинальным и приписывали все эти вольности португальским обычаям. Понадобился бы целый том для подробного описания этого забавного вечера.