Шарлотта произвела на свет одного мальчика и трех девочек, и Поль, любовь которого все росла, — обстоятельство чрезвычайно редкое среди мужчин его круга, — продолжал посвящать ей все свободное время и окружал ее трогательными заботами и знаками своей любви.

Молодая мать жила среди скромной роскоши, тихо и уединенно; кухарка, горничная и нянька для детей составляли штат ее прислуги, и она не удивлялась этому довольству, так как Поль Сеген — это было имя, которым назвался де Марсэ, — сказал ей, что он зарабатывает у своего нотариуса много денег, и это было вполне достаточно для Шарлотты, слепо верившей каждому его слову. Молодая женщина была вполне спокойна за будущее; задержка в свадьбе была приписана его старой матери, имевшей совсем другие виды для своего сына, которую Поль не хотел огорчать. Но все это должно было устроиться как нельзя лучше, и Шарлотта была бы вполне счастлива, если бы время от времени ее мысли не переносились в домик в местечке Лила, куда она больше уже не появлялась.

Что-то с ними сталось за эти пять лет, с ее отцом, матерью, маленькими братьями? Слезы навертывались тогда у нее на глазах, но Поль старался осушить их своими поцелуями. Неужели ее не простят когда-нибудь? Как бы тогда все были счастливы! И Шарлотта легко позволяла убедить себя в этом, продолжая жить в надежде на этот столь желанный день.

Однажды утром, когда де Марсэ должен был обедать у д'Альпухары, ею овладело какое-то страшно печальное предчувствие; накануне какие-то подозрительные люди все ходили вокруг ее дома, и ее охватил непонятный ужас при мысли, что де Марсэ не вернется на следующую ночь: этот последний уходил под предлогом путешествия со своей матерью. Хотя она и привыкла к его частым отлучкам, так как молодой человек не думал забывать ради нее ни обязанностей по службе, ни общества, ни своих удовольствий, но все-таки очень хотела, чтобы он не уходил в тот вечер.

Поль отвечал только смехом на эту, как он говорил, нервную впечатлительность; но и он весь день был сумрачен и беспокоен. Ему казалось, что какое-то несчастье, которого он не мог предвидеть, готово обрушиться на него, и вечером, когда он пришел к португальскому посланнику, эти черные мысли еще не совсем покинули его. Однако веселость собеседников и роскошь обеда, а также великолепие вин Бургундии и Рейна, привели его в конце концов в более или менее благодушное настроение.

Его расстроенный вид не ускользнул от его друга, Мануэля де Кастро. Когда гости проходили в курительную комнату, знатный португалец, дружески взяв молодого человека под руку, увлек его в уголок комнаты и спросил с участием: