Матвеев стал внимательно рассматривать все вокруг. Вот чуть заметные следы, словно кто-то подметал песок легким венчиком. Матвеев улыбнулся: конечно же, таким венчиком может быть лишь хвост лисицы.
Охотник всегда охотник, куда бы его ни забросила судьба. У Матвеева стало легко на сердце, и в голову не приходило никаких тревожных мыслей. Пустыня не такая уж страшная, как про нее говорят. Смотри, сколько птиц и ящериц, да и разного зверья, видать, много. Вот и лисьи следы. И сайгаки. Одним словом, жить можно!
А солнце уже совсем поднялось раскаленным шаром и повисло в прозрачно-голубом, светлом небе. Матвеев уже приметил, что тут по утрам небо приятно чистое. И с этой небольшой высоты солнце слало на землю с каждой минутой все больше и больше лучей, согревая остывшие пески и деревья и окрашивая все в особенный цвет. Каждая ветка и каждый листик саксаула как бы тянулись к солнцу. Редкие пучки полыни, шарообразной верблюжьей колючки, как бы увеличивались в его свете, расправляли плечи и казались выше и зеленее. «Природа тут живет утром», — отметил Матвеев.
А за спиною уже стоял шум, привычный шум походного лагеря. Раздавались голоса людей, ржали кони, в воздухе пахло дымом костра и наваристой мясной похлебкой.
Глава двадцать вторая
Глава двадцать вторая
1
1
1Пологие холмы, покрытые чахлой, выжженной солнцем верблюжьей колючкой, становились все выше и круче, а далекие горы, которые виднелись бледной фиолетовой зубчатой лентой, похожей чем-то на силуэт леса, незаметно приблизились. Буро-оранжевый песок, словно измельченный в ступке, сменился плотной глиной, белесо-серой, как выгоревшая полинялая гимнастерка, да светлыми камнями. Они громоздились, вздымались к безоблачному небу, образуя скалы и крутые уступы. Объезжать их становилось все труднее, и отряд растянулся еще больше.
Потом пошли обрывистые склоны и ущелья. Приходилось спешиваться, лошадей вести под уздцы, спускаться в низину и снова карабкаться вверх по отвесным каменистым склонам на еще большую высоту, обходя провалы и трещины. Особенно трудно было тем бойцам, которые ехали на повозках. Если азиатские арбы с высокими колесами еще кое-как преодолевали крутые спуски и подъемы, то армейские повозки приходилось чуть ли не на руках тянуть. Люди выбивались из сил. А тут еще зной с каждым переходом становился все яростнее. Чем дальше уходили от моря, тем суше был воздух. Редкие колодцы, встречавшиеся на пути, едва могли утолить жажду такой массы людей и животных. По распоряжению Джангильдинова воду стали выдавать каждому по норме.